— Давайте. — Алексей Николаевич радушно развёл руками. — Всякий раз, ровно по полудни первого января високосного года, сельские жители сходятся у развалин бывшей помещичьей усадьбы, где поют и пляшут без устали до сумерек. После захода солнца из развалин конюшни выносится мужское чучело из соломы с весьма характерным мужским причиндалом, и укладывается в гроб. Первыми к гробу подходят сельские женщины и умело имитируют горестные рыдания, по сути орут: помер братец наш Ананий! помер, дескать, так и не потешив нас своею удалью!.. Затем к гробу подходят мужички и тычут пальцами в причиндалы, грубо приговаривая: не плачьте, бабы, Ананий и не помер вовсе! эвон удаль-то торчмя торчит!.. Но женщины всё равно продолжают рыдать и сетовать, что раз Ананий не помер, то вовсе не следует ему прохлаждаться в гробу, а необходимо воспрянуть и приниматься за дело. Под
— А муженёк-то здесь с какого боку? муженьку-то разве хочется, чтоб его супруга с чучелом забавлялась? — Алексея Юрьевича слегка обескуражил таинственный обряд. — Зачем муженьку такая сложная конкуренция?
— Понятно, что конкуренция сложная. Но главной целью ритуальных действий предполагается не массовая сексуальная оргия, а простое оживление чучела. Его соблазняют женскими слезами и прелестями, дабы пробудить к жизни; а уж если бы чучело и в правду ожило, то я уверен, что его и близко бы не подпустили ни к одной сельской девахе.
— И ни разу опыт оживления не удался?
— За пятьсот лет существования села известен только один случай, когда чучело приподнялось в гробу, с совершенно очумелым видом осмотрелось вокруг и вновь завалилось в гроб, бормоча «к чертям собачьим такую жизнь»!..
— Чучело-то был не дурак.
— Ну ещё бы.
На крылечко соседнего дома выползла приятного вида старушка в плотной кацавейке на овечьем меху, ласково прищурилась на далёкое солнышко и поздоровалась с нашими друзьями.
— Здрасьте, Капитолина Егорьевна! — поздоровались друзья в ответ, поскольку любили словоохотливую соседку-старушку, не отказывались посещать её гостеприимные застолья, где угощались особо прославленными на селе пирожками с капустой и грибами.
Старушка быстренько доковыляла до приземистого заборчика, ограждающего участки домов, где ловко опёрлась о какой-то яблоневый пенёк и кажется могла так простоять без устали весь день.
— Баловники вы мужички, всё-то вам неймётся! — пригляделась она к снеговику, но ничуть не смутилась подобным баловством.
— Без веселья нельзя прожить, Капитолина Егорьевна, я вот муженька вашего помню — тоже весёлый был человек! — сказал Алексей Юрьевич.
— Муженёк мой Исипат чудил много, на это он был горазд. — согласилась старушка.
— А снеговиков оживлять не пробовал? или чучел воодушевлять? — поинтересовался Алексей Николаевич.
Старушка с неожиданным задумчивым смущением покосилась на Алексея Николаевича, подозревая, что тот может знать про Исипата чего-то такое, что она не знает.
— Дак кто только чудных делов у нас тут не пробовал вытворять. — не без хитринки сказала она. — Тут ведь заклинания надо знать, слова там какие-то — а если кто знает, так он чего только не попробует ради интереса!!
— Что за заклинания, Капитолина Егорьевна? Вы ничего не помните?..
— Дак я ещё маленькой девочкой была, когда папаша городскую бабку вызывал, чтоб она тараканов вытурила из избы — летом раньше тараканов в избе много было — и бабка нашептала каких-то слов, да только я ничего не слышала — я маленькой ещё была… что там такое шептала
— Ну, разве это заклинание: