Добрые люди

– Важнее… Важнее… – как-то особенно устало, совсем по-старчески повторил он, вспоминая революционное лицо вошедшего в храм молоденького красноармейца, который, не изменяя выражения, под устремившимися на него со всех сторон взорами вдруг сунул руку за пазуху и сделал четыре малозаметных движения пальцами. Отец Павел опустил глаза на стол. Перед ним лежало уведомление из совнархоза…

Рядом с этим самым Владимирским собором, а точнее, у памятника скрюченному человечку, находящемуся неподалёку от входа в метро, и стоял красивый черноволосый парень, поглядывая то на бродящую поблизости тётку, рассыпающую рекламную скороговорку из расположенного на её груди рупора, то на тянущийся вдаль Литейный проспект, то на проходящие мимо него лица различной степени невзрачности. Он затягивался и отпускал вниз струйку дыма. Если честно, то обычно он очень переживал из-за своего курения: пытался бросить уже два или три года, но каждый раз, протерпев несколько месяцев, срывался на каких-нибудь нервах. Как, например, сегодня. Только сегодня совесть глухо молчала. В сигарете он действительно нуждался, он просто представить не мог, как бы он перенёс это без сигареты. Мелькнула… нет, правда, у него даже мелькнула мысль о том, что не зайти ли в церковь… Но он лишь смутно представлял, что там делать внутри… К тому же там помнились ему какие-то запутанные лестницы, какие-то чёрные женщины в балахонах… Желание быстро рассосалось, благо табачный дым ударил в голову, и мир закачался и приятно поплыл. Ногам захотелось присесть…

Он в сто, наверное, тыщмиллионнопервый раз загрузил в сознание этот, как сигарета вонючий и тошнотворный вопрос, который, потолкавшись там для виду, вывалился всё тем же, уверенным и строгим ответом, что всё, что он делал – он делал правильно. Но вместо успокоения в тот же самый тыщемиллионный раз память навалилась на голову холодной тяжестью одиночества. И он, несмотря на то, что знал, что вот теперь точно будет противно, достал из кармана пачку и сунул в рот новую вонючую палочку.

В этот самый момент неожиданно улыбнулось солнце, блеснуло на куполах, запечатлело их тени на холсте противоположного дома и выпустило из этой картины её. Она приближалась, неторопливо вырастая из буквы V, расчёркнутой на фоне сереющего неба двумя рядами протянувшихся к горизонту домов. В один миг он понял и то, что она идёт именно к нему, и то, что он ей симпатичен. Осветившее её солнце быстро спряталось, и он продолжал смотреть на неё без блеска: сегодня она оделась в простенький свитерок, в эти глупые дырявые джинсы… Но опытному мужчине во все времена хватало одного лишь короткого взгляда, чтобы, достоверно представив её в двух основных одеяниях – на высоких шпильках, в красивом обтягивающем платье и без него – понять, что да, эта женщина ему нужна. Он сглотнул противную табачную слюну, которую постеснялся сплюнуть, и тут же почувствовал, как тошнота ринулась в горло. С большим трудом он удержался. Но на это ушло всё самообладание, и, когда она подошла, выглядел он глупо, растерянно. Она немного наклонила голову набок и просто стояла, глядя в глаза, улыбаясь. Светлые волосы шелестели по её плечу, как листики молодой берёзки по берегу. Он тоже улыбнулся, вышло вроде бы ничего… «Она! Она!..» – орал кто-то внутри и высоко подпрыгивал.

– Привет, – произнёс он, глядя в её глаза, довольный, что так быстро смог вернуть самообладание.

Она кивнула в ответ, радостно улыбнулась. Молчала.

Он не мог придумать, что сказать дальше. Глянул за неё, на мельтешащих людей, в глубь живущего проспекта, словно оттуда вслед за ней могло прийти ещё и какое-то продолжение.

Она переменила позу и раскрыла серебристые губки.

– Ээ-ай сига-э-эу, – произнёс неожиданно кто-то из неё. Голос доносился словно эхо, глубоко и овально.

Он опешил и, глупенько улыбаясь, поглядел на её рот. «Сумасшедшая? Издевается? Шутит?» – проносилось в его сознании.

– Сигаэту, – повторила она, постучав двумя плоскими пальцами по рту.

Он, всё так же улыбаясь, закопался в кармане непослушными пальцами. Она наблюдала за этим, всё такая же светлая и спокойная. Он наконец достал пачку, дал ей прикурить. Выпустив струю в сторону, она красиво опёрлась о бедро.

– А у тэба найдося дээнге на мэтро? – Она открывала рот, но голос действительно вылетал чей-то чужой, не принадлежавший ей.

– Что-что? – тупо переспросил он, хотя с первого раза всё понял.

Она извинительно улыбнулась и, юркнув ладонью в карман, потрясла на ней две монетки.

– Дэнгээ на мэтро-о?

«Издевается!» – однозначно понялось ему. Он почему-то вспомнил свои нечленораздельные крики внутри сдавившей толпы и вдруг с непривычной для себя злостью скорчил тупую рожу и почти прокричал:

– Нээ найдосаа!!