Добрые люди

Олег закончил. Он не упомянул ещё о недостатке секса в их совместной жизни, но с грустью чувствовал, что даже этим не смог бы передать всего, что хотел. Что всё то, что теснилось в его груди миллионами всплесков, смыслов, сравнений, обратилось в сухую, глупую в гулком воздухе речь. Он с нетерпением ожидал ответа, но белые глаза деда смотрели куда-то в глубину. Дед мелко вздохнул и наклонился вперёд к столику. Взял в руку новую пачку бумаг и принялся разглядывать верхнюю с пристрастием. Положил её в правую стопочку, бумага тут же сорвалась и со звонким стуком ударилась о паркет. Олег отвернул лицо в сторону и шлёпнул рукой по подлокотнику, собираясь вставать.

– Сомнение, – неожиданно проговорил дед, – самый тяжкий крест, который только может нести человек в своей жизни. Есть лишь две вещи, посильные богу и непосильные человеку: вечно жить и вечно сомневаться.

Сказав это, дед положил следующий лист бумаги, который на этот раз удержался.

– Дед, ну так а делать, делать – что?

Олег получил радость уже от того, что дед его услышал. Правда, хотелось ещё и житейского, простого совета. Какого-нибудь примера из тех, которых без счёта имелось в дедовской памяти.

– Делать что? – повторил тот, и Олег внутренне напрягся от радости: далеко не у каждого есть такой дед. – Делать… У нас в деревне возле дома ель знаешь?

Олег кивнул. Вспомнил высоченную ёлку в двадцати метрах от крыльца, на которую он так отважно и профессионально залезал в детстве, чтобы за три километра увидеть идущую с автобуса маму.

– Так вот, мой дед Коля очень сильно ругался с соседом нашим, с Пошавой. Тому, видишь ли, вздумалось, что эта ель может упасть от старости и его дом придавить. Я его тогда слушал, как он орёт через огороды, и мне тоже страшно от его слов стало. Мне тогда лет, наверное, десять или двенадцать было. И я, как сейчас помню, говорю дедушке: «Деда Коля, давай спилим! А что, если на наш дом упадёт?» А дед меня, помню, взял так на колени (он сидел за столом и чай из блюдечка пил) и говорит: «Попомни мои слова, Серёженька, вот Пошавы дом упадёт от старости, а эта ель ещё сто лет после стоять будет. Её, – говорит, – мой прапрадед посадил. Она ещё маленькая». Ну и что? Стоит ведь?

– Стоит, – расстроенно подтвердил Олег. Он всё же ждал историю про женщин.

– А ещё интересная история с вязом. Ну, знаешь, я посадил перед домом вяз… Он сколько лет? Лет десять, наверное, всё стоял-стоял маленький, и только потом расти начал, когда корни плотно до воды добрались… Так вот, я его нёс с Орловой горы, это знаешь где? Да, далеко… Так вот, в наших краях вязов отродясь не имелось, никогда! И я всё интересовался – откуда же это. Потом пошёл специально туда, по берегу вокруг вяза походил… Гляжу – а в корнях этого вяза старый лежит ствол. Так это, представляешь, его неизвестно за сколько километров, видимо, со льдом принесло, он прижился, пустил корни, выросло новое дерево! Так быстро растут деревья! Знаешь парк там, у театра? Мы когда сюда с покойницей, царствие ей небесное, переехали в пятьдесят восьмом, там же ровное поле находилось – Семёновский плац раньше был, – а что теперь? Парк! Вот одно плохо… – Дед разговорился, речь его даже подвыровнялась. – В деревню меня не возят теперь. А мне же с моей болезнью – косить! Косить – это самое полезное! Я вот когда косил, у меня к концу лета – всё! Всё работало, всё слушалось! Наш дед Коля знаешь, как помер-то? А? Он до последнего дня работал в поле. Покосил целый день, поужинал, почитал газету. Лёг спать, а утром хватились – он мёртвый на спине лежит. Только колено одно согнуто от боли. Вот как!

Олег инстинктивно дёрнул рукой. Но часов у него не имелось, телефона тоже. А дед воодушевлённо встал и мелкими шажками пошёл к одному из комодов.

– Вот здесь… Вот…

Он принялся раскапывать верхний ящик, при этом роняя на пол тряпки, шкатулки.

– А!..

Он вспомнил и, встав на колени, открыл нижний ящик. Там тоже не оказалось того, что он искал. Тогда он поднялся и с шаловливым, как и прежде, смешком произнёс:

– Что я тебя путаю! Ведь в кабинете фотографии все!

Олегу на мгновение стало жутко от того, что он увидел. Посередине просторной дорогой комнаты, на россыпи печатных листов стоял на подгибающихся ногах маленький, цвета бумаги человечек в полуспущенных трениках и вздёрнутой майке. Стоял, наклонившись на один бок, левой безвольной рукой почти касаясь колена, а мелко дрожащую правую держа согнутой в локте. Он выглядел необычайно худым, остатки белых волос вразнобой торчали из лысого, покрытого пятнами черепа. Белые глаза не видя смотрели куда-то вдаль. Человек этот смеялся: голова его произвольно упала налево и тряслась, правая половина лица омертвела и абсолютно не двигалась, на левой половине чернело разверзнутое отверстие рта, из которого доносились отрывистые, кашляющие звуки. Олег сглотнул. Ещё ужаснее этого было то, что за дедовским плечом на комоде стояла большая чёрно-белая фотография импозантного мужчины, одетого в костюм а-ля Делон, улыбающегося так, словно он получил от жизни всё, о чём только может мечтать человек.