Добрые предзнаменования

Здесь и там в этой паутине переплетениями светятся города, но по большей части электричество – это мышцы, занятые лишь грубой работой. Однако уже пятьдесят с лишним лет человечество создавало для него мозги.

И теперь оно жило примерно так же, как живет огонь. Переключатели запаивались намертво. Сгорали реле. В сердцевинах кремниевых кристаллов, архитектура которых похожа на фото Лос-Анджелеса с высоты птичьего полета, появлялись новые проспекты, и за сотни миль от них звенели сигналы в бункерах глубоко под землей, и люди в ужасе смотрели на то, что появлялось на самых важных дисплеях. Тяжелые стальные двери в секретных пещерах наглухо захлопывались, и люди по другую сторону тщетно колотили в них, сражаясь с оплавившимися предохранителями. Кусочки пустыни и тундры отъезжали в сторону, впуская свежий воздух в гробницы с вентиляцией, и тяжелые тупоносые тени угрюмо ложились на направляющие.

И поскольку электричество текло не там, где должно течь, его обычные русла пересыхали. В городах выключились светофоры, потом фонари, потом вообще все освещение. Вентиляторы стали вращаться медленнее, потом совсем медленно, потом остановились. Нагреватели, мерцая, остыли. Лифты застряли в шахтах. Радиостанции захлебнулись успокаивающей музыкой и замолчали.

Кто-то сказал, что цивилизацию от варварства отделяют двадцать четыре часа и два приема пищи.

Ночь медленно растекалась над вращающейся Землей. Ночь должна быть вся в точках света. Но не на этот раз.

Внизу было пять миллиардов человек. По сравнению с тем, что произойдет, варварство – не более чем обычный пикник: жарко, скучно и в конце концов все достается муравьям.

Всадник, имя которому Смерть, выпрямился. Казалось, он к чему-то прислушивается. Чем именно, сказать было невозможно.

ОН ЗДЕСЬ, сказал он.

Остальные поглядели на него. В них произошла едва ощутимая перемена. За секунду до того как раздался голос Смерти, они той своей частью, которая не ходила и не говорила, подобно смертным, плыли над миром. Теперь они вернулись.

Более или менее.

В них появилось что-то странное: словно вместо плохо сидящих костюмов на них были плохо сидящие тела. Голод выглядел так, как будто его не смогли настроить на нужную волну, и ясный доселе сигнал – образ приятного, напористого, добившегося успеха бизнесмена – теперь забивался древним жутким шумом его исходной личности. Кожа Войны блестела от пота. Кожа Загрязнения просто блестела.

– Мы… обо всем позаботились, – запинаясь, словно ей трудно было говорить, сказала Война. – Все… пойдет своим чередом.

– Не только ядерным, – голос Загрязнения был еле слышен. – Химическим тоже. Тысячи литров… в бочках по всему миру. Прекрасные химикаты… с именами длиной в восемнадцать слогов. И… старые запасы тоже. На любой вкус. После плутония горевать тысячи лет… мышьяк – навсегда.

– А потом… зима, – сказал Голод. – Я люблю зиму. В ней есть что-то… очищающее.

– Что… посеешь… – начала Война.

– А пожинать будет некому, – отрезал Голод.

Лик Смерти не изменился. Есть вещи, которые не меняются.

* * *

Четыре Всадника вышли из барака. Было видно, что в своем новом обличье Загрязнение хотя и шагало, но при этом словно бы сочилось вперед.

И это заметили Анафема и Ньютон Импульсифер.

Это был самый первый барак, к которому они прибежали. Внутри должно было быть безопаснее, чем снаружи, во всей этой неразберихе. Анафема подошла к двери, покрытой вывесками, сообщающими, что подходить к двери опасно для жизни. Дверь открылась. Стоило им войти внутрь, как она захлопнулась, и они услышали, как щелкнул замок.

После того как они видели Четверых, времени на разговоры оставалось немного.

– Кто это был? – спросил Ньют. – Какие-нибудь террористы?

– Прекрасное и точное слово, – кивнула Анафема. – Думаю, ты прав.

– О чем весь этот жуткий разговор?

– Скорее всего, о конце света. Ты видел их ауры?

– Вроде бы нет.

– Ничего хорошего.

– А…

– То есть у них отрицательные ауры.

– А?

– Как черные дыры.

– Это плохо, да?

– Да.

Анафема поглядела на ряды металлических шкафов. В первый и единственный раз, именно потому что это было не понарошку, а всерьез, средства разрушения мира (или, по крайней мере, те их части, которые расположены на два метра в глубину и вплоть до озонового слоя в высоту) вели себя не по обычному сценарию: ни красных цистерн с мигающими лампочками, ни мотков провода, которые так и просят «режь меня», ни подозрительно больших индикаторов, на которых отсчитываются секунды до взрыва. Нет, шкафы с виду были очень надежными, тяжелыми и способными успешно сопротивляться героям, прибывшим в последнюю минуту.

– Что именно пойдет своим чередом? – спросила Анафема. – Они что-то сделали, да?

– Может, здесь есть выключатель? – беспомощно огляделся Ньют. – Думаю, надо поискать…

– Такие штуки подсоединяют напрямую. Не говори глупостей. Я думала, ты знаешь про эти вещи.

Ньют кивнул в полном отчаянии. Это было совсем не похоже на страницы «Электроники для начинающих». Просто чтобы представить себе, о чем идет речь, он снял заднюю стенку с одного из шкафов.