– Обед, мистер Шэдуэлл! – и Шэдуэлл бормотал: – Бесстыжая баба! – и выжидал шестьдесят секунд, чтобы бесстыжая баба успела убраться обратно в свою комнату; потом он открывал дверь и забирал тарелку с печенкой, обычно аккуратно накрытую другой тарелкой, чтобы не остыло. Он ставил ее на стол и съедал печенку, не особенно заботясь о том, чтобы капли подливки не попали на страницы книги, которую он при этом читал[59]
.Так было всегда.
Но не в это воскресенье.
Для начала, он не читал книгу. Он просто сидел за столом.
И когда в дверь постучали, он сразу встал и открыл. А торопиться было незачем.
Тарелки не было. Была мадам Трейси, на груди которой сияла брошка с камеей, а на губах – помада незнакомого оттенка. Вдобавок к этому вокруг нее пахло духами.
– Чего тебе, Иезавель?
Мадам Трейси заговорила весело, быстро и неуверенно:
– Добрый день, мистер Ш., я просто подумала, после того что нам пришлось пережить за последние два дня, мне кажется – просто глупо оставлять вам тарелку, так что я приготовила вам место. Пошли…
Мистер Ш.?
Шэдуэлл осторожно пошел следом.
Ночью ему приснился еще один сон. Он не мог вспомнить его во всех деталях, но одна фраза все еще эхом отдавалась у него в голове и беспокоила его. Остальные подробности расплывались как в тумане, точно так же, как и все события предыдущей ночи.
Вот эта фраза:
Второй раз за последние двадцать четыре часа – второй раз в жизни – он вошел в комнаты мадам Трейси.
– Садитесь сюда, – сказала она, указывая на кресло. На подголовнике лежала салфеточка, на сиденье – взбитая подушка, а перед креслом стояла скамеечка для ног.
Он сел.
Она поставила ему на колени поднос и смотрела, как он ест, а когда он закончил, убрала тарелку. Потом она открыла бутылку «Гиннесса», налила пива в бокал и подала ему, а себе налила чаю. Он пил пиво, а она – чай, и когда она опустила чашку, та смущенно звякнула о блюдце.
– Мне удалось скопить немного денег, – заметила она без всякого повода. – И знаете, я иногда думаю, как хорошо бы иметь домик где-нибудь в деревне. Уехать из Лондона. Я бы назвала его «Под лаврами» или «Дом, милый дом», или… или…
– «Шангри-Ла», – предложил Шэдуэлл, и он не мог даже представить почему.
– Именно, мистер Ш. Именно. Шангри-Ла, – Она улыбнулась ему. – Вам удобно, дорогуша?
Шэдуэлл с ужасом начал понимать, что ему удобно. Ужасно, чудовищно удобно.
– Угу, – осторожно сказал он.
Ему еще никогда не было так удобно.
Мадам Трейси открыла еще одну бутылку «Гиннесса» и поставила ее перед ним.
– Только вся проблема с домиком в деревне под названием… как это вы удачно предложили, мистер Шэдуэлл?
– А… Шангри-Ла.
– Да-да, Шангри-Ла, именно, что он
(Или на пятьсот восемнадцать, подумал Шэдуэлл, вспомнив о сплоченных рядах Армии Ведьмознатцев).
Она хихикнула.
– Я просто не знаю,
До Шэдуэлла дошло, что она говорит о нем.
Он не был уверен, что поступает правильно. У него было ясное ощущение, что если судить по «
Но в его возрасте, когда становишься слишком стар, чтобы ползать в сырой траве, когда сырым утром ноют кости…
Мадам Трейси открыла очередную бутылку «Гиннесса» и снова хихикнула.
– Ой, мистер Шэдуэлл, – она стрельнула в него глазами, – вы подумаете, что я вас хочу подпоить.
Он фыркнул. Оставалась еще одна формальность, которую нужно было соблюсти.
Армии Ведьмознатцев Шэдуэлл сделал большой, долгий глоток «Гиннесса» и одним духом выпалил штатный вопрос.
Мадам Трейси опять захихикала.
– Ну что вы, честное слово, как дурачок, – сказала она и зарделась. – А по-вашему, сколько?
Он выпалил еще раз.
– Два, – ответила мадам Трейси.
– Ну и отлично. Тогда все, значит, как надо, – сказал мистер Шэдуэлл, Армии Ведьмознатцев сержант (в отставке).
Воскресенье, после полудня.
Высоко над Англией «Боинг-747», словно большой шмель, летел на запад. В салоне первого класса мальчик по имени Маг отложил журнал с комиксами и поглядел в окно.