— Ах да. Американский дипломат, — отозвался ангел. — Я бы сказал, слишком броско. Как будто Армагеддон — это новый фильм, который надо продать в разные страны. Как можно больше стран.
— Во
Азирафель бросил уткам последний кусок хлеба, и они поплыли приставать к болгарскому военно-морскому атташе и вороватому типу в галстуке с эмблемами Кембриджа. Ангел аккуратно выбросил пакетик в урну и повернулся к Кроули.
— Мы победим, разумеется, — сказал он.
— Ты же не хочешь этого, — парировал демон.
— Будь любезен, объясни, с чего ты это взял?
— Послушай, — с отчаянием в голосе спросил Кроули, — сколько музыкантов на вашей стороне, а? Настоящих, первоклассных музыкантов?
Судя по лицу Азирафеля, его застали врасплох.
— Ну, я бы сказал… — начал он.
— Два, — сказал Кроули. — Эдвард Элгар и Ференц Лист. И
Азирафель прикрыл глаза.
— Легко, — простонал он.
— То-то и оно, — торжествующе заявил Кроули. Он прекрасно знал слабые места Азирафеля. — Ни тебе компакт-дисков. Ни тебе Альберт-холла. Ни тебе «променадных концертов». Ни Ла Скала, ни Большого театра. Только гармония небесных сфер с утра до вечера.
— Непостижимо, — пробормотал Азирафель.
— Как яйца без соли, ты сказал. Так вот: ни яиц, ни соли. Ни лосося «гравлакс» с укропом. Ни ресторанчиков, где тебя узнают на входе. Ни кроссвордов из «Дейли Телеграф». Ни антикварных магазинов, ни книжных. И никаких раритетных изданий. Не говоря уже о (Кроули почти исчерпал запас знаний об увлечениях Азирафеля) серебряных табакерках эпохи Регентства!
— Но когда мы победим, жить станет лучше! — хрипло проговорил ангел.
— Но не так интересно. Послушай, ты же
— Ты прекрасно знаешь, что мы не играем на арфах.
— А мы не пользуемся вилами. Это была фигура речи.
Они молча уставились друг на друга.
Азирафель молитвенно сложил перед лицом ухоженные ладони.
— Понимаешь, наши просто в восторге от того, что произойдет. Это же то, чего мы добивались. Главное испытание. Огненные мечи, Четыре Всадника, моря крови, и прочие неприятности. — Он пожал плечами.
— А потом «конец игры, бросьте монету»? — спросил Кроули.
— Иногда мне становится трудно понять твою манеру выражаться.
— Моря мне нравятся такими, как они есть. И совсем не обязательно, чтобы это случилось. Совсем не обязательно устраивать испытание на прочность только для того, чтобы убедиться, прав ли ты был с самого начала.
Азирафель снова пожал плечами.
— Боюсь, для тебя это останется непостижимой мудростью.
Он зябко поежился и поплотнее запахнул пальто. Над городом собирались серые тучи.
— Пойдем куда-нибудь, где потеплее, — сказал он.
— Ты меня приглашаешь? — угрюмо уточнил Кроули.
Некоторое время они шагали в угрюмой тишине.
— Не то чтобы я не был с тобой согласен, — сказал ангел, шагая по траве. — Просто я не могу не подчиниться. Мне сие не дозволено, и ты знаешь об этом.
— Мне тоже, — буркнул Кроули.
Азирафель глянул на него искоса.
— Неужели? — сказал он. — Ты же все-таки демон.
— Угу. Но наши одобряют неподчинение только самого общего свойства. А в конкретных случаях они принимают очень жесткие меры.
— То есть в случае неподчинения их конкретным приказам?
— Вот-вот. Ты даже представить себе не можешь. Или можешь. Как ты думаешь, сколько у нас времени?
Кроули махнул рукой в сторону «Бентли», и тот отворил двери.
— В разных пророчествах по-разному, — сказал Азирафель, усаживаясь в машину. — До конца века, это точно, хотя можно ожидать некоторых необычных явлений и до этого. Большинство пророков в прошлом тысячелетии больше заботились о размере стиха, чем о точности.
— Не понял, — удивился Кроули, показал на ключ зажигания и тот повернулся.
— Ну как же, — разъяснил ангел. — «И кончится время на круге своем, в та-ТА-та та-ТА-та та-ТА-та седьмом». Или восьмом. Или шестом. Для «четвертом» не слишком много хороших рифм, так что, это, наверное, будет не самый плохой год.
— А что за необычные явления?
— Двухголовые телята, знамения в небе, гуси, летящие задом наперед, дожди из рыб и все такое. Антихрист, придя в мир, влияет на естественные причинно-следственные связи.
— М-да…
Кроули переключил скорость и тут же вспомнил еще кое о чем. Он щелкнул пальцами. Блокиратор как ветром сдуло.
— Поедем обедать, — сказал он. — Я тебе остался должен, еще с… когда это было?
— Париж, год 1793-й, — ответил Азирафель.
— А, ну да. Эпоха террора. Это наша работа или ваша?
— Разве не ваша?
— Уже не помню. А ресторанчик был неплох.
Когда они проезжали мимо потерявшего дар речи инспектора дорожного движения, блокнот у того неожиданно загорелся, к большому удивлению Кроули.
— Мне кажется, я не собирался этого делать, — сказал он.
Азирафель покраснел.
— Это я, — объяснил он. — Я всегда думал, что эти типы — ваше изобретение.
— Неужели? А мы думали на вас.
Кроули, глядя в зеркало, с интересом разглядывал дым позади.