Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры

В преддверии столетия Первой мировой войны Павел Рыженко создал цикл посвященных ей полотен, из которых самым пронзительным является «Стоход. Последний бой Лейб-Гвардии Преображенского полка» (2013 г.) — героический и трагический эпизод Брусиловского прорыва. Трое гвардейцев стоят над полем смерти с изорванным полковым знаменем, поднимая в атаку остальных. Один из них похож на донбасского главкома Игоря Стрелкова и это не случайно — он был консультантом картины по военной форме.

Вскоре после ранней и неожиданной кончины Павла Рыженко, в сентябре 2014 года, во Владимирском скиту Калужской Свято-Тихоновой пустыни в деревне Дворцы, русским людям предстал последний шедевр мастера — диорама «Великое стояние на Угре». Исторический перелом к освобождению России, к суверенной национальной государственности, передан с характерным для Рыженко и в то же время концентрированным мастерством.

Мы оказываемся посреди обширного русского лагеря, занятого своими повседневными делами. В центре — воевода, читающий царский приказ, рядом с ним пеший и конный воины, у ног — плененные и связанные неприятели. Вокруг звучат молитвы перед иконами, горят костры кашеваров, воины латают сбрую или ведут разговоры о недавних боях, монахи ухаживают за ранеными. Как всегда у Рыженко можно сыграть в трогательную игру: «найди кота».

Это не столько зарисовка конкретного военного лагеря, сколько Икона Руси в Силах, в её совокупности и историческом движении. Мы видим Россию на подъёме, Россию, которая сосредотачивает свои могучие силы, чтобы навсегда и безвозвратно шагнуть в Большую Историю. И сами ощущаем причастность к этой России. Каждый зритель ощущает себя не только вне, но и внутри картины, вместе с русским войском. Рыженко удивительно точно передал то ощущение, которое царило в России накануне 2014 года и во многом оправдалось.

Перечислить всё наследие художника, оставленное им меньше чем за два десятилетия интенсивной творческой деятельности, попросту невозможно. Портреты русских царей и государственных деятелей (Ивана Грозного, Малюты Скуратова, Фёдора Иоанновича, Алексея Михайловича), пейзажи, батальные сцены и сцены из монастырской жизни.

Это был один из самых плодовитых и при этом тщательно работавших мастеров за всю историю русской живописи, сочетавший иконичность, идеологичность и детальную проработку материала.

Назову только ещё одну, отчасти особняком стоящую, работу — «Выбор веры. Святой великомученик Георгий Победоносец». Можно было бы ограничиться противопоставлением: «святой воин — жестокий царь», сделать акцент на мучениях святого, как и поступали большинство живописцев. Однако Рыженко пошел по другому пути — его Рим тщательно археологичен: перед нами тот самый город, тот самый Диоклетиан, узнаваемый по сохранившимся статуям. Город одержим декадансом, его языческие курения — это не столько почесть высшим силам, сколько прославление своей чувственности. Сила его легионов — не служение порядку, а потакание тирании. И те, кто как святой Георгий и царица Александра, не хотят участвовать в этом бесновании, сохраняют верность Богу и облику человеческому — враги, возмутители спокойствия, которые должны быть вычеркнуты из жизни, должны не напоминать о другом, высшем порядке бытия.

Творчество мастера опровергало клевету, что служение искусства высокой идее и эстетическая утонченность несовместимы, что современный художник должен быть небрежным порнографом. Рыженко отсылал к той древней эстетической концепции, в которой художник указывает на разрыв между реальным и идеальным миром и мобилизует человеческие силы на прорыв к идеальному. Не деморализует, не убаюкивает, не глушит громом доблести прошлых и грядущих веков, а склоняет душу к тихому подвигу.

Павлу Рыженко удалось синтезировать лучшие традиции русской живописи: эпический реализм В. Васнецова; жанровую и сюжетную конкретность, предметность «передвижников»; напор и живость «грековцев»; археологическую тщательность академизма; философичность М. Нестерова; монументальную плакатность П. Корина; идейную актуальность рыцаря русской традиции И. Глазунова.

Иногда утверждают, что, в отличие от литературы, русское изобразительное искусство уступает европейскому (в период его расцвета). Мол, мы самобытны либо в иконе, либо в авангарде. Может и так, не буду спорить, но сомнения нет — именно на русской почве классическое искусство долго продержалось и родило замечательные шедевры после того, как Запад от авангарда ушел к абстракции, а от абстракции — к деградации. Павел Рыженко был мастером, в творчестве которого в полной мере выразилось это сопротивление прекрасного.