Добрые слуги дьявола

Ведь тело — настоящий предатель, у него свои соображения, и, что хуже всего, оно способно предать даже теперь, когда она любит другого, целует другие прекрасные губы. Тело своенравно и до такой степени аморально, что иногда вспыхивает страстью к другому телу, любимому в прошлом, будто у него нет памяти и оно считает своими все тела, принадлежавшие ему некогда. Инес смотрела на двух своих мужчин — сначала на Мартина, чувствуя, что он рядом с ней, хотя в действительности он был далеко и его пожирали глазами другие женщины. Потом она взглянула на Игнасио и поняла, что он делает ей тайные знаки с помощью тела своей очередной подруги. В прежние времена на нее не подействовали бы эти ласки, знаки внимания, которые великий писатель расточал блондинке, словно говоря: «Гляди, Инес, на ее месте могла быть ты», его шепот ей на ушко, означавший «я хочу тебя, Инес», и прочие глупости, которые мужчины вытворяют с другими женщинами, чтобы привлечь внимание желанной. Однако сегодня все это волновало Инес, и она сама не знала почему.

«Дорогая, я уже тысячу раз тебе говорила: твоя теория о том, что у тела нет памяти и оно может взбунтоваться ни с того ни с сего, хороша, — подтвердила Лаура в ее воображении и добавила, смеясь, словно ей нравилось открывать неприятные истины, — однако есть и другое, намного менее утешительное объяснение тому, почему твое тело волнуется, когда ты думаешь об этом придурке. Мне жаль огорчать тебя, дорогая, но ведь человека любят не за его достоинства,а несмотря на его недостатки.Потому-то мы и влюбляемся в самых неподходящих типов, и потом оказывается невероятно трудно перевернуть страницу. «Эффект болеро» — можно было бы назвать этот феномен. Помнишь ту песню « Но все равно я тебя люблю»!Дорогая моя — это ведь настоящая философия!»

Инес очень нравятся оригинальные теории Лауры: она не то чтобы полностью верит в них, но ей приятно вспоминать их сейчас. «Если не веришь, напряги-ка свою память», — сказала она себе и поздоровалась со стоявшим справа от нее типом (судя по виду, страдавшим анорексией). Кто это? Кажется, дизайнер чего-то там — то ли стаканов, то ли шляп. Безнадежный склероз, но все же хорошо, что есть кто-то рядом: теперь можно притвориться, будто она оживленно болтает, а за это время, быть может, волны вернут ей Мартина, прежде чем приблизится Игнасио де Хуан.

В то же время Инес продолжала слышать слова своей подруги Лауры:

«Я не помню точно слов той песни, но там было что-то вроде: «ты сделал мне ребенка, ты разбил мою жизнь, но все равно я тебя люблю. У тебя есть другая, тебе плевать на нашего сына, ты пропиваешь все деньги, но все равно я тебя люблю...» А если переложить эту песню на современный лад, то будет звучать примерно так: «Ты самовлюбленный нарцисс, но все равно я тебя люблю. У тебя перхоть, ты ужасно потеешь, но все равно я тебя люблю. Ты эгоист, и как я могла влюбиться в мужчину, ковыряющегося в зубах зубочисткой! Я терпеть не могу утку по-кантонски, твой храп и привычку спать с закрытым окном. За все это и многое другое я не должна была бы тебя любить, не должна, но все равно…»

«Таков ужасный «эффект болеро», — написала ей Лаура, набирая текст то шрифтом Times New Roman, то Arial Black, то даже Impact, чтобы Инес лучше прониклась содержанием. «Неужели ты не понимаешь, что любовь всегда близка к мазохизму?» Лаура долго растолковывала ей свою теорию, но Инес так и не смогла полностью проникнуться ее духом, несмотря на свою привычку влюбляться в недостойных ее мужчин (или, возможно, именно по этой причине). Еще меньше она верила в эту теорию теперь, глядя на двух своих мужчин, столь непохожих друг на друга: один из них осыпал поцелуями блондинку, а другой издалека нежно смотрел на Инес. «Что за глупости, как вообще можно сравнивать одного с другим? К тому же я уже посмеялась над Игнасио де Хуаном, просто умирала от смеха, но смеяться ведь можно вместес любимым, а не надлюбимым, это куда очевиднее «эффекта болеро». Или нет? О нет! Вон идет Игнасио де Хуан. И что теперь? Мне нужно будет его поцеловать?»