Добрые соседи

Как ждала… про мать всякое говорили, пусть по малости лет Владимира ничего-то из этих разговоров не понимала. А вот бабка морщилась и говорила, что это мамка просто от неустроенности, от нехватки крепкой мужской руки, чудит да гуляет. Что вот отец вернется, и все-то пойдет иначе. Она ждала его и ожиданием своим заразила их с Викторией, будто это вот ожидание было болезнью. Или действительно было? Старый снимок в рамке и спрятанные за алой тканью кресты. Молитвы утренние.

И дневные.

Вечерние.

Стояние на коленях. Вы же не хотите, чтобы отца убили? Тогда молитесь, бейте поклоны. Вот вернется он, и все станет хорошо.

Не стало.

Он появился однажды, этот чужой плохо пахнущий мужчина с пустым рукавом. И Владимире не понятны были слезы счастья, причитания, а уж необходимость подойти, обнять этого страшного заросшего человека и вовсе вызывала отвращение.

Да и жить легче не стало.

Отец не работал. Куда его возьмут без руки-то? Да и вторая покалечена, из пяти пальцев три осталось, и те не гнутся. То ли от боли, то ли от безделья, то ли еще от чего, он начал пить. И выпивши, становился буен… он гонял мать, которая сбегала из дому, пока не сбежала совсем. Тогда он стал бить бабку, а терпела побои и улыбалась так благостно, что Владимиру выворачивало просто. И не понимала она этого вот странного извращенного счастья.

Вернулся.

Да лучше бы сгинул. Но…

Потом бабки не стало. И они с Викой стали отцу вдруг не нужны.

– Мы на окраине жили раньше, а там стали перестраивать все. Расселять. Нам и предложили комнату. Или одну тут, или две в бараке. Мы сходили посмотрели…

…и Виктория тряхнула головой, сказав:

– Тут жизни не будет.

А Владимира в кои-то веки с нею согласилась. Барак был длинен и мрачен, приземист, он походил на коровник и пах примерно так же, даже хуже, ведь коровники чистили.

– Пошли учиться… выучились. На вечернем. Сперва на хлебозаводе подрабатывали, там вот в библиотеку предложили… старуха помогла. Ведьма. Она многим помогала. И нам тоже. Теперь вот живем.

Как-то вот живут и вправду.

И, наверное, действительно лучше, чем в бараке, где куда как холоднее и пахнет перегаром. И запах этот въелся, что в людей, что в сами стены. Вот только с каждым годом, с каждым месяцем жить тяжелее. И кажется уже, что в ее, Владимиры, жизни ничего-то нового не будет, кроме опостылевшей комнатушки, где слишком тесно для двоих, и сестры с ее постоянным ворчанием.

А душе хочется праздника.

И она, как никто, понимает сбежавшую от проблем матушку. Ей самой, говоря по правде, сбежать охота. Но… с кем? Одной страшно.

– Вот такая жизнь, – вздохнула Владимира.

– Мне бы очень хотелось познакомиться с твоей сестрой.

– Знаком ведь. Видел в библиотеке, – получилось отчего-то зло, будто она, Владимира, за что-то на сестру обиделась. А это неправда.

Да, порой они ругаются.

И вообще… но кто не ругается?

– Поближе. Как… с будущей родственницей, – Мишаня остановился и серьезно спросил. – Ты ведь не откажешься выйти за меня замуж?

Слова, которых она ждала, и ждала не первый год, перебирая редких кавалеров, не из капризности, но из страха, что попадется кто-то, на папеньку похожий, произнесли вот так просто?

Не в кафе.

И не на танцплощадке.

Но вот на улице, где серо и сыро, где дома и люди, которые спешат по своим делам, а на Владимиру внимания вовсе не обращают. А ведь стоит, ждет ответа. Боится, что откажет? Она не дура. И нет, Владимира его не любит. Может, она вообще не способна к любви, но… главное ведь не это! Главное, что она понимает, как ей повезло. У нее появился шанс уехать.

Из комнатушки.

Из города этого опостылевшего. В новую жизнь, где она, Владимира, сумеет отыскать подходящее для себя местечко. И мужу своему она будет до конца дней за этот шанс благодарна. И сделает все, чтобы они были счастливы. А страсть? В книгах ей самое место.

– Конечно, – выдохнула она, силясь справиться с эмоциями, которые захлестнули.

– Ты сделала меня счастливым человеком. Но… пойми, я хочу поступить правильно. И мне важно, чтобы твоя семья меня приняла…

Примет.

Куда денется.

Пусть только попробует не принять.

Тонечка отщипнула краешек булочки.

– Устала? – заботливо осведомился Лешка. – Ты слишком много работаешь.

– Все работают, – Тонечка пожала плечами. – И моя работа мне нравится.

Лешка недоверчиво скривился.

А зря.

Тонечке работа и вправду нравилась, как нравилась она и Антонине. Дорога. Мерный перестук колес. Мир, что проплывает за окнами, и можно представлять себе его и людей, которые живут где-то там, понятия не имея ни о Тонечке, ни об Антонине.

Как в детстве.

– И платят хорошо. А в следующем году обещали на Москву поставить, – похвасталась Тонечка, Антонина же промолчала, что обещанного три года ждут, если не больше. Московское направление самое выгодное, на него желающих с избытком, и потому обещания эти – суть пустое.

Но Тонечка им верила.