Добрые соседи

– Тише, – Святослав удержал парня. Однако тот отступать не собирался, попытался пнуть вражиню, которая, правда, от пинка увернулась весьма ловко.

– Ябеда!

– Сам такой!

И язык показала.

– Веди уже, – попросил Святослав. И добавил. – Девчонки порой вредные…

В кладовке обнаружились двое, Розочка и еще одна девочка, хрупкая, какая-то полупрозрачная. Она сидела, забившись в угол, втиснувшись между какими-то пыльными ящиками и тряпками, и держала Розочку за руку. И дрожала.

И страх окутывал ее плотной пеленой.

– Тише, – Святослав присел.

Девочка задрожала еще сильнее.

– Это Машка. Она боится. Всегда, – сказала Розочка и погладила подружкину руку. Рука была тонкой, покрытой красными пятнами и полосами расчесов. – И нет у нее никакого лишая. И вшей нет.

– Нет, – согласился Святослав, окружая чужой страх, растворяя его. – Она просто боится.

– Ага…

– Потому что не понимает, что происходит, так?

В огромных полупрозрачных глазах Машки читался уже не страх, а ужас.

– Слышишь их, да? – Святослав протянул руку, и тончайшие пальцы после минутного колебания легли на ладонь. – Людей? Их так много, и они разные?

Девочка посмотрела на Розочку, но потом кивнула.

– Это называется эмпатия. Редкий дар. Сейчас я немного его приглушу, но мне нужно будет поговорить с твоей мамой.

Машка судорожно вздохнула.

– Нет у нее мамки, – ответила за подругу Розочка. – И тятьки нет. И не было никогда. А бабка говорит, что мамка Машкина шалава. И Машка тоже. Кто такая шалава?

Святослав даже несколько растерялся, не зная, как ответить на подобный вопрос.

– Бабка Машку молиться заставляет. И на горохе стоять. Говорит, что мамашка ее свихнулась, и Машка дура.

– Не дура, просто маг, у которого дар проснулся. Ясно… тогда, дорогие мои, придется вам пойти со мной.

Святослав почесал ухо.

Вот и как быть?

Оставить их здесь, понадеявшись, что стойкости Натальи Питиримовны, тихо посапывавшей в углу, хватит, чтобы не отдать Розочку внезапно объявившемуся отцу? А с этой вот, Машкой, что вцепилась в палец и дышать-то старалась через раз? Ее тоже оставить?

Девочка на грани.

А блок, Святославом поставленный, долго не продержится. Силы у нее хватает.

Повезло, нечего сказать.

– Закрой глаза, – попросил он. И девочка послушно исполнила просьбу. – И представь, что между тобой и остальными стена.

– Кирпичная? – деловито уточнила Машка.

– Кирпичная. Высокая-высокая. И все за стеной, а ты внутри. И когда вдруг станет плохо, то прячься за эту стену.

Вряд ли она поняла, но кивнула.

А Святослав осознал: не оставит. И пусть он понятия не имеет, что с детьми делать, но как-нибудь да сладит. Он ведь взрослый человек. Взрослый серьезный человек, который выполнял смертельно опасные задания. Задания не пугали, в отличие от двух пятилеток, что смотрели на Свята, явно чего-то ожидая.

Чего?

– Скажи… – у него возникла внезапная мысль. – А ты в этом садике давно?

– Со мной пришла, – вновь ответила Розочка. – Когда нас из прошлого выгнали.

– И из того, что был раньше, тоже?

– Ага…

Святослав повернул на свет ручку.

– И чешется она от нервов… и не только она, так?

Розочка важно кивнула.

Что ж… помимо эмпатии можно было определенно говорить о неплохом потенциале воздействия.

– Пойдем вашу Наталью Питиримовну будить…

Глава 31

Папенька пробрался в театр.

Именно, что пробрался. Парфеновна в жизни не пропустила бы личность столь сомнительного облика, не говоря уже о поведении. От папеньки разило перегаром. Он был мят, нехорош собой, неопрятен. И все-таки Эвелина сразу его узнала.

Надо же, не видела сколько… да лет десять, если не больше, а вот узнала сразу.

Папенька сидел в ее гримерной.

Кто подсказал?

Явно кто-то из своих, из театральных, решивши, что этаким незамысловатым способом гадость сделает. И надо признать, прав оказался.

– Эвелиночка! – воскликнул папенька, объятья раскрывая. – Как я рад…

– Чему? – холодно поинтересовалась Эвелина, разглядывая человека, с которыми была связана узами крови, но вот беда, их-то она и не ощущала.

И что только матушка нашла в нем?

Невысокий, несуразный какой-то, перекрученный. Одно плечо выше другого, и кажется, что он вот-вот опрокинется набок. Лицо красное, опухшее. Плешь пролегла через голову этакою дорогой, по обе стороны которой торчали пучки редких волос.

Топорщились усы.

Куцая бороденка терялась в складках подбородков.

Или это он только сейчас таким стал, а раньше был красивей?

– Встрече! Я только и слышу, какая умничка у меня дочь…

Бабушка не сохранила фотографий, ни его, ни матушки с ним, даже те, где они вдвоем были, не стала резать, сожгла, сказав, что далеко не все стоит памяти.

Права ли была?

– Выросла ты совсем. Похорошела, – он притворно смахнул слезу. – Папеньку обнять не хочешь?

– Нет.

Он замолчал, явно не зная, что сказать дальше. Эвелина тоже молчала. Перерыв объявили на час, у Макарского вдруг какие-то срочные дела появились, и она за этот час рассчитывала до кулинарии прогуляться. А приходится стоять, тратить время на ненужный разговор с ненужным человеком.

Хотя…

Эвелина развернулась.

– До свидания.