Добрые соседи

Дети с Мейпл-стрит не разделяли родительской безмятежности. Своими показаниями они навредили Уайлдам и прекрасно это знали. Задумались над тем, что сообщили. Над пересказанными ими разговорами. Они ведь употребили слово «изнасиловать», верно? А сама-то Шелли его произносила?

Или они всё сочинили? Каникулярная выдумка, чтобы развеять скуку, причем никто не думал, что умные ответственные взрослые в это поверят.

Подслушав то, что говорилось шепотом, они узнали, как взрослые перемазали лица битумом, как Герти Уайлд истерически кричала в скорой, как бедных Джулию и Ларри увезли за ней следом, в шортах, ночных футболках, с мутными со сна глазами.

История с кирпичом стала болезненным ударом, а дети еще не оправились от первого — от падения Шелли. Не очухались. Им хотелось спокойно погоревать по погибшей подруге. Свыкнуться с мыслью, что если она не обвела их всех вокруг пальца, то больше никогда не вернется.

— А можно сделать вид, что я ничего тебе не говорил? — спросил Сэм Сингх у мамы на следующее утро после истории с кирпичом.

— Это вообще не твоего ума дело, — ответила Никита: вокруг сновали остальные четверо, ставили стаканы, тарелки и чашки в раковину. Хотя в доме полагалось снимать уличную обувь, все полы были заляпаны битумом.

— Но это же была неправда. Шелли соврала. Я только потому и сказал, что ты спросила.

Никита была женщиной занятой и пока не привыкла к американской культуре. И никогда не привыкнет. Не было у нее инструментов для измерения нюансов. Пусть этим другие занимаются.

— Лучше скажи спасибо, Сэм Сингх, что никогда не оставался с ним вдвоем в одной комнате!.. Ты ж не оставался с ним вдвоем?

— Да вроде нет? — ответил Сэм.

Никиту била неприкрытая дрожь.

* * *

Чарли Уолшу было еще тяжелее.

— Мам, ты все не так поняла. Это Шелли бежала за Джулией. А у Джулии семья хорошая. Она самая лучшая на всей улице, мне очень нравится. Я у них дома сто раз бывал, — сказал он Марджи.

Марджи сидела за столом и просматривала грантовый запрос от «Жилья для человечества».

— Я вот что тебе скажу, — отозвалась Марджи. — Это взрослые дела. Пусть взрослые и разбираются.

Я знаю, что ты считаешь Уолшей хорошими людьми. Может, они действительно хорошие. Но даже хорошие люди порой делают плохие вещи. Вот почему все так страшно. — Глаза ее наполнились слезами, будто она подумала о чем-то личном. — Ты вспомни их прошлое. Эту песню про героин и мультики. В песне папы Джулии рассказывается реальная история, из его жизни. А от таких историй, Чарли, остаются шрамы. Прежним уже не станешь. Жертва превращается в хищника… Я по своему опыту знаю… Скажи правду, — добавила она серьезно, причем уже в девятый раз, — он до твоей пи-си дотрагивался?

— Нет, мам. — Чарли осторожно попятился, пока не вышел из хорошо освещенного кабинета в темноватую прихожую.

После этого он отправился к маме Салли.

Мы должны за них вступиться. Они ни в чем не виноваты, — сказал он.

Салли, образец практичности, подняла голову от бумаг. Она безвылазно сидела у себя в кабинете, принтер так и пел, выплевывая очередной проект землепользования. Салли была юристом по земельным контрактам, Чарли видел ее этак полчаса в день. Но при этом любил. Будь они даже чужими, он бы все равно к ней потянулся, а она — к нему, причем Чарли понимал, что она чувствует то же самое. Вряд ли это была любовь. Скорее счастливая случайность, когда между двумя людьми существует полное взаимопонимание.

— Это не твоя проблема. Если они ничего плохого не сделали, никто не станет их преследовать. Через полгода об этом вообще забудут. Даже Рея Шредер не станет столько времени держать камень за пазухой, зная, что сама виновата.

— Но в них кирпичом кинула!

— Полиция все утро ищет виноватых. Мама Марджи знает, как поступать. Уж ты мне поверь. Не таким, как мы, пытаться оспаривать подобные обвинения.

* * *

Дейв Гаррисон собрал волю в кулак и решил поговорить и с мамой, и с папой. Ничего хорошего он от этого не ждал. Они действительно разделили дом черным фломастером.

Начал он с папы, Тима, который уже давным-давно не работал. То у него кружилась голова, то что-то болело. Еще он простужался, температурил. Нездоровилось ему так давно, что теперь он всего боялся. Боялся общественных мест, жарких дней, людей с кашлем или простудой. А сильнее всего боялся провала — боялся, что там можно заразиться раком. Врачи и мама Дейва называли это ипохондрией. Верить в его жалобы они перестали уже давно, поэтому он переключился на гипнотизеров, толкователей ауры и мошенников, которые обещали его вылечить, но всегда обманывали. Дейв не думал, что это ипохондрия. Папаня действительно был болен. И, десять лет прожив в одном теле с врагом, которого не изгонишь, он просто пал духом.

— Все это вообще уже ни в какие ворота, — сказал Дейв.

Они сидели в маленькой комнатке, где стоял старый диван с водонепроницаемой обивкой — набитый химией, которую с тех пор запретили в сорока штатах. Папа натащил битума на башмаках.

Пол весь измазан липкой жижей. Она расползлась по всей улице.