Добрый ангел смерти

Хатема снова храпанула, фыркнула. Я оглянулся на нее — верблюдица вела себя явно беспокойно. Она переступала с ноги на ногу, оглядывалась на меня.

Потом шагнула назад, протащив за собой по песку мой рюкзак, к которому была привязана поводом.

Надо было вставать. Я попробовал мягко стряхнуть хамелеончика, но он так крепко вцепился лапками в полосатое покрывало, что почти стал его частью.

Помня, что хамелеоны не агрессивны, а скорее наоборот, я сам выбрался из-под покрывала. Поднялся на ноги и осмотрелся. Исчезновение Гули напугало меня. Если она куда-то пошла сама, то почему не сказала мне, а если… Тут по моей коже пробежался холод и я даже не стал продолжать эту мысль. Во рту было сухо и неприятно. Я подошел к канистре с водой, отпил глоток.

Снова осмотрелся по сторонам и к своей радости увидел метрах в двухстах от себя Гулю. Она несла охапку сухого кустарника.

По мере того как она приближалась, мое беспокойство менялось на возмущение, а потом и возмущение стало затихать, и когда она остановилась около Хатемы и опустила искореженные ветки на песок, не было во мне ни возмущения, ни даже обиды.

— Доброе утро, — сказала она, улыбнувшись. Чиркнула спичкой, и захрустел сложенный шалашиком костер.

— Доброе утро, — ответил я.

Гуля достала из своего баула железную треножку и котелок, установила эту походную конструкцию над костром, налила в котелок воды. Все движения ее были грациозны и точны. Я любовался ею, но в то же время возникло у меня какое-то родительское желание в воспитательных целях сделать ей замечание.

— Гуля, — я старался говорить как можно мягче. — Пожалуйста, не делай больше так. Я волновался…

Гуля обернулась. Ее красивое лицо выражало удивление, сменившееся через мгновение мудрой полуулыбкой.

— Не надо за меня волноваться, — сказала она. — Я здесь выросла… Это я должна за тебя волноваться…

— Почему? — теперь уже удивился я.

— Потому, что ты — мой и я должна заботиться о тебе…

— Я — твой, а ты — моя? — спросил я ее, произнося слова медленно и слишком членораздельно, сам вслушиваясь в них, боясь услышать нотки пошлости или банальности и еще больше боясь услышать их в ее ответе на этот странный вопрос.

— Нет, — спокойно сказала Гуля. — Ты — мой…

— А ты? — снова спросил я, начиная запутываться в ее логике.

— А я — рядом… Тебя спасла наша верблюдица…

— Так я, значит, ваш, а не твой, — сказал я, кивая, припомнив последний разговор с Джамшедом. Теперь для меня становился яснее смысл слов старика.

— Не обижайся, — Гуля улыбнулась, заглядывая своими карими глазами мне в лицо. — Ты — мой. Ты же сам меня выбрал?! Да?

— Потому, что ты мне понравилась, — ответил я, но голос мой прозвучал грустно.

— Но это же хорошо, когда подарок выбирает своего будущего хозяина, — сказала Гуля, заглядывая в котелок с водой, висевший над хрустящим костром.

Я замолчал. Ее последние слова меня окончательно добили. Я, стало быть, был подарком…

Я сидел на подстилке, уткнувшись взглядом во все еще застывшего хамелеончика, изображавшего, по всей видимости, собственное чучело.

Гуля поднесла мне пиалу с зеленым чаем и предложила на своей ладони несколько шариков сыра. Я взял один, сунул в рот, стал катать его языком, «раскатывая» по небу его солоноватый вкус.

Гуля присела рядом. Посмотрела н меня, потом, проследив за направлением моего взгляда, увидела хамелеончика.

— Какой красивый! — произнесла она, чуть наклонившись вперед, i Мне показалось, что хамелеончик, услышав ее слова, испуганно дернулся и посмотрел на нее.

Постепенно я успокоился, смирился с ее словами. Может, действительно нет ничего плохого или даже странного в том, что подарок сам выбирает, кому он хочет принадлежать… По крайней мере на протяжении тысячелетий у женщин, которые часто становились подарками, такого выбора не было.

Солнце поднималось. Мы сидели рядом на полосатой подстилке и таком же покрывале. Пили чай, катали языками во рту сырные шарики, смотрели на хамелеона, поочередно смотревшего на нас.

— А я очень испугался, — признался я наконец Гуле. — Верблюдица захрапела, потащила рюкзак куда-то. Я вскочил, а тебя — нет…

— Хатема захрапела? — удивленно переспросила Гуля. Она поднялась, оставив пиалку на подстилке. Подошла к верблюдице, погладила ее, посмотрела на след рюкзака, протащенного на пару шагов в сторону. Потом пошла по этому следу дальше, в сторону, противоположную следу рюкзака. Прошла метров тридцать, остановилась.

— Коля! — крикнула она оттуда. — Подойди! Я подошел и увидел вмятинки-следы на песке. Это были одиночные следы. Кто-то дошел до этого места, потом остановился, присел, потом снова встал, потоптался и пошел назад.

Тут же я вспомнил следы, которые видел поутру вокруг себя на берегу Каспия. Сказать ли Гуле об этом? Или она испугается?

— Это не казах, — спокойно сказала Гуля.

— Откуда ты знаешь? — удивился я.

— Казахи по песку не бегают, а здесь кто-то убегал… Мы молча вернулись к верблюдице. Собрали вещи. На песке осталось только покрывало со вцепившимся в него хамелеоном. Я не знал, как с ним поступить.

— Он хочет, чтобы мы его с собой взяли, — сказала Гуля.