Добрый мир

поди, целое царство-государство будет, поболе какого-нибудь там

Люксембурга! Так я говорю,

Борис Иваныч? — обращался он к сыну и хлопал его по тощим

лопаткам. Это когда бывал

в хорошем настроении.

Борька обычно не знал, что нужно было отвечать в таких случаях.

— Чего молчишь, а? Ты Кузнецов или где? — шутил отец, и звук «г»

обязательно произносил на украинский манер, в таком виде шутка казалась

ему смешнее.

— «Или где»,— находил ответ Борька.

— Я т-те покажу — «или где», я т-те покажу! А ну иди сюда!

Борька подходил, и отец начинал щупать его мускулы.

— Ты руку-то сожми, червяк. Сожми, говорю, руку как следует!.. Э-эх,

дистрофик! А еще Кузнецов!

— Не Кузнецов, а «или где»,— хихикал Борька и в шутку вырывался

Он любил, когда отец бывал в настроении.

Но в настроении отец бывал нечасто. Он трудился на двух работах —

крутил баранку на ЗИЛе да вечерами колотил ящики на овощной базе; а когда

«нагорбатишься», как он сам выражался,— веселиться вроде бы не с чего

Отец горбатился ради Борьки, об этом в семье знали все трое. И машину, как

считалось, тоже хотели купить ради Борьки. «Чтоб привыкал жить по-

человечески». А не как они с матерью: все с боем, все с боем! Комнату в

коммуналке — с боем; двухкомнатную квартиру — целых семь лет ждали —

тоже с боем; «Москвича» купить — пять лет крутиться как белка в колесе.

«Пусть хоть парнишка в люди выйдет»,— с едва заметной обидой в голосе

говорил иногда Иван Борисович. И Борькина мать чаще всего с ним

соглашалась.

Борьке было двенадцать лет, и он потихоньку «шел в люди». Учился

Борька хорошо, хулиганить особо не хулиганил и имел уже настоящее дело:

занимался спортом, причем самым мужским — боксом. Около года назад

Иван Борисович сам отвел его в спортивные залы «Ермак» и записал в

секцию.

— В жизни оно как,— наставлял отец Борьку,— тебе по носу дали —

и ты дай. Тебе еще раз дали — и ты еще. Иначе всю жизнь с расквашенным

носом ходить будешь.

Наставляя сына таким образом, Иван Борисович и сам не был уверен,

что поступает хорошо, что-то уж слишком суровой получалась жизнь; но и

вырастить слюнтяя тоже не хотелось. И пусть лучше в этом деле будет

маленький перебор, считал он.

Была еще одна причина, почему Иван Борисович выбрал для сына

бокс. Душа его, как самое светлое, хранила воспоминание об их великом

тезке, грозе и гордости российских рингов семидесятых годов, Борисе

Кузнецове. Об-

раз знаменитого боксера был для Ивана Борисовича эталоном мужской

красоты и доблести. Простое и мужественное лицо кумира, его неповторимая

«открытая» стойка всю молодость не давали покоя ему самому; на флоте Иван

Борисович самозабвенно занимался боксом и пытался выработать ту же

самую, фирменную стойку. Но чего-то ему не хватило. Иван Борисович

полагал, что не вышел комплекцией. Был он мал ростом и широк в плечах,

имел мощную грудную клетку и короткие руки, а, как известно, в боксе это ни

к чему.

Зато Борька пошел в мать. Худой, мосластый, ноги от самой шеи, а

руки! Иван Борисович специально измерял эти великолепные рычаги: в

двенадцать лет — и не короче его собственных! Борькин тренер Олег

Константинович уверял отца, что из этого Сверчка получится настоящий

боксер. «Немножко характера — а остальное приложится!» — подмигивал он

отцу. И отец был с ним согласен.

— Только почему Сверчок? — польщенно

смеялся он.— Кузнечик! Кузнец! Он же как-

никак — Кузнецов!

Тренер понимал намек. Они с Борькиным отцом вообще неплохо

понимали друг друга. Обоим было около сорока, оба когда-то служили во

флоте, и оба знали, чего хотели.

Мать не вмешивалась в их мужские дела, но и не одобряла.

— И чего обязательно в бокс? — выказывала она иногда свое

неодобрение.— Пусть

бы ходил в гимнастику. Или бегал. А то —

по физиономиям друг друга колотить... Нашли

забаву! И так хулиганья кругом развелось,

только и знают, что дерутся... Вот тебе, Борька, приятно бить кого-

нибудь по лицу? — спрашивала она сына.

Борька пожимал плечами. Пока что они не особенно часто били друг

друга. Больше занимались общефизической подготовкой. Бегали, прыгали,

играли в баскетбол. Борьке это нравилось. Особенно нравилось прыгать. В

секции никто не умел это делать лучше его; хоть в длину, хоть в высоту — он

был бесспорным | чемпионом. Потому и пристала к нему кличка — Сверчок.

— Отлично, Сверчок! — нахваливал Борьку Олег Константинович. И

обращался к остальным: — Запомните, мужики: самое главное в боксе —

ноги. И характер! Без характера можете свои конечности отпилить и

выбросить. Как задние, так и передние. Понятно?

«Мужики» весело хохотали. Олег Константинович шутил иногда очень

смешно.

Что такое «характер», Борька представлял себе не слишком отчетливо,

но догадывался, что по этой части он слабоват. «Кругом в мать пошел»,—

недовольно ворчал иногда Иван Борисович. «Такой же размазня». Борька

молча выслушивал и не спорил.

Екатерина Павловна была женщиной молчаливой и податливой. Она

работала нянечкой в детском саду, и любимым занятием ее было вязание. Она

могла часами возиться с носками и свитерами для своих мужчин, перевязывая

их по два, по три раза, и ей это никогда не надоедало. Иван Борисович был в