Добрый царь Ашока. Жизнь по заветам Будды

Отряд бросился врассыпную; напрасно Ашока кричал и грозил своим воинам, никто не слушал его. Царь слез с коня, заставил его лечь на землю и укрылся за ним. Укутавшись покрывалом, Ашока скоро потерял счет времени, а потом впал в забытье.

Открыв глаза, царь почувствовал, что задыхается, – песок тяжким грузом сдавливал ему спину. С большим трудом вылез Ашока из своей песчаной могилы и огляделся: его конь был мертв, спутников не было видно. Наступала ночь, становилось невыносимо холодно, – куда было идти, где искать спасения? Вдруг ему почудилось, что вдали мерцает огонь, и Ашока пошел на его свет.

Царь вышел к костру, который горел возле хижины, сложенной из неотесанных камней и кривых толстых веток. Около костра сидел очень худой человек, вся одежда которого состояла из обветшавшей тряпки, обернутой вокруг бедер. Он ничуть не удивился появлению Ашоки и лишь спросил:

– Кто ты?

– Я царь, – коротко ответил Ашока.

– И такое бывает, – сказал человек. – Как ты очутился в пустыне?

– Я заблудился, – по-прежнему коротко отвечал Ашока.

– И это случается, – сказал человек. – Что же, садись к огню.

Усевшись у костра, Ашока спросил:

– А ты кто, и почему живешь здесь?

– Я служитель закона, называемого «кармой».

– Я слышал о нем, царевич Сиддхартха считал этот закон наивысшей мудростью, – сказал Ашока. – А ты как пришел к этому?

– Некоторые постигают мудрость через осмысление, путем глубоких раздумий, но есть и такие, кто постигает мудрость через впечатление. Тысячи умных мыслей могут пройти через голову такого человека, не оставив следа, но мимолетного впечатления бывает достаточно, чтобы постичь мудрость, – отвечал отшельник. – Я из этих людей – мне всегда требовалось впечатление, чтобы постичь мудрость. Так было и с мудростью кармы, мудростью воздаяния. История двух собак заставила меня поверить в воздаяние и принять эту идею как основополагающую в жизни. Хочешь послушать?.. Что же, слушай, но предупреждаю, что волей-неволей мне придется рассказывать о себе, ведь я – одно из главных действующих лиц в этой истории.

По рождению я принадлежу к высшей касте, по роду занятий я был писарем в княжеском дворце, а это, как известно, высокая должность. Впрочем, она не требовала от меня большего труда, поскольку во дворце служило более двухсот писарей. Мне надо было лишь вовремя являться на службу, но если не хотелось, можно было не приходить, – подходящее оправдание всегда находилось.

Здесь Ашока улыбнулся и перебил его:

– Точь-в-точь как мои бездельники.

– Дворцовая жизнь везде одинакова, – кивнул отшельник. – В ней много праздности, а где праздность, там и порок. Собираясь веселой компанией, мы с друзьями часто предавались пьянству и чревоугодию, – ну и, конечно, плотским утехам. В храмах было много жриц любви, – помимо того, обычные женщины готовы были отдаться за небольшую плату, чтобы помочь своей семье. Но я ходил также к ганике, хотя эти посещения были дорогим удовольствием для меня.

– Вот как? Ты знался с ганикой? – удивился Ашока. – Значит, ты достиг больших высот в любви.

– Да, я в полной мере отдал дань богине Лакшми и ее крылатому сыну Каме. Я познал все удовольствия любви, – все без исключения. Ганика обучила меня шестидесяти четырем любовным позициям, но кроме этого были и другие утехи, о которых я промолчу. Однако, странное дело, чем больше я узнавал женщин с телесной стороны, чем изощреннее становились плотские ласки, тем меньше меня тянуло к женщинам вообще. Не подлежит сомнению, что пресыщение и отсутствие границ губительно для любви: ее сила держится на тайне и ограничении, – вот тогда она поистине безмерна.

Самый сильный чувственный восторг я испытал в юности, когда влюбился в девушку, которая жила в соседнем доме. Она была скромна, с ног до головы закутана в покрывало; все что мне удавалось увидеть – ее брови и глаза, да как-то раз смуглую лодыжку, но и этого было достаточно, чтобы во мне вспыхнуло жгучее желание. То что было скрыто под одеждой, еще больше воспаляло воображение, тайные прелести ее тела вызывали непреодолимое влечение. Если бы я мог соединиться с этой девушкой, я умер бы от любви в ее объятиях, – отшельник глубоко вздохнул и задумался. – Хочешь, я прерву на время рассказ о себе, и расскажу тебе историю о любви, – любви трагической и прекрасной?

– Рассказывай, – сказал Ашока. – Я слыхал много таких историй, почему бы не послушать еще одну?