Добрый царь Ашока. Жизнь по заветам Будды

– Нашлись добрые люди, которые похоронили его на пещерном кладбище за Дамасскими воротами, – сказал Филипп. – Но благовония не понадобятся, ибо по обычаю тело убитого не умащивается ими, так же как не омывается водой, дабы проклятие Бога пало на убийц.

– Неужели мне будет отказано даже в этом? – Магдалина снова начала плакать. – Неужели я уже никогда не увижу его, пусть мертвого, и не смогу совершить последний обряд над ним?

– Обычай разрешает нам через день отвалить камень над могилой, чтобы убедиться в смерти усопшего, – бывает ведь и так, что хоронят живых, – ответил Филипп. – Но благовония все равно запрещены, если мы соблюдаем закон. Сам Учитель говорил: «Не нарушить я пришел закон, но исполнить его».

– Благовония не понадобятся в любом случае, – загадочно вставил Варфоломей.

– Почему? – Филипп с удивлением посмотрел на него.

– Его тела уже нет в могиле, – ответил Варфоломей.

– Как нет? Он жив?! – в один голос воскликнули Филипп и Магдалина.

– Он будет жить среди нас, – сказал Варфоломей.

– Что это значит? Ответь мне: он жив? – Магдалина схватила его за одежду и стала трясти. – Ответь во имя милосердного Бога!

– Не будь таким жестоким, Варфоломей, – сказал ему Филипп. – Не терзай ее так!

– Он мертв, – ответил Варфоломей и прижал к себе плачущую Магдалину. – Но люди должны думать, что он не умер. Не ты ли упрекала нас, что мы плохо помогали ему? Мы сделаем все, чтобы его учение жило.

– Дай мне в последний раз взглянуть на него, умоляю тебя! – плача, просила Магдалина.

– Это невозможно, – ответил Варфоломей, поглаживая ее по голове…

– Так он мертв? – спросила Магдалина, когда у нее уже не было сил плакать.

– Да, – сказал Варфоломей.

– Он мертв? – повторила Магдалина.

– Он мертв и погребен, – подтвердил Варфоломей.

– Что же, – слабо проговорила Магдалина, – тогда я уеду, я не могу оставаться здесь. Возьму детей и уеду.

– Это лучшее, что ты можешь сделать, – согласился Филипп. – Поезжай в Галлию, там тебя примут.

– Почему в Галлию? – спросила она.

– Там легче затеряться. В южной Галлии у меня живет родня, – я попрошу, чтобы они приняли тебя, – объяснил он.

– Спасибо тебе, Филипп, ты всегда был добр ко мне, – ответила Магдалина.

– Никто из нас не забудет тебя, ведь ты была его женой, – сказал он.

– Не беспокойся о будущем: ни ты, ни твои дети не будут знать нужды, – прибавил Варфоломей.

– Спасибо вам; простите, если я была с вами жестока, – поклонилась им Магдалина.

– И ты нас прости, – поклонились они ей.

* * *

– Так вы его перезахоронили? – спросил Филипп, когда они с Варфоломеем шли от дома Лазаря.

– Да, только не надо об этом болтать, – грубовато ответил Варфоломей.

– Разве я болтун? – обиделся Филипп.

– Не слушай меня: я не знаю, что несу! Эти дни я сам не свой, – виновато сказал Варфоломей.

– Но почему ты не позволил Магдалине проститься с ним?

– Жара, – коротко ответил Варфоломей. – Тело уже тронуто разложением.

Некоторое время они шли молча.

– Мы предчувствовали беду, но удар оказался слишком силен, – со вздохом сказал затем Филипп.

– Это правда, и вина наша слишком велика: как мы не спасли его?! – Варфоломей ударил себя в грудь и вдруг заплакал. – Если бы можно было все переменить!

– Нам не дано знать – можно было бы или нет, – возразил Филипп. – Но мы не оставим его дело: везде и всюду мы будем проповедовать учение Иисуса. Матвей уже пишет повесть о его жизни: он начал с последних дней, пока впечатления не остыли, а потом хочет присоединить этот рассказ к повествованию о предыдущих событиях.

– Наверное, сочиняет напропалую? – проворчал Варфоломей, вытирая слезы. – Он у нас сочинитель.

– Да, это есть, – подтвердил Филипп. – Матвей с гордостью показал мне, что у него получилось, – так он напрочь умолчал о том, что свою последнюю ночь Иисус провел с Магдалиной, зато придумал молитву в Гефсиманском саду. Пишет, как Иисус там молился Богу, как просил отвести «чашу сию». Очень красиво и трогательно, но я спросил: если Иисус был в саду один и никому не рассказал об этом, то откуда Матвей узнал про эти подробности? Он смутился было, а потом ответил: «По наитию!».

– Представляю, что он напишет… – протянул Варфоломей. – Трудно будет потом отделить выдумку от правды.

– Может быть, я тоже когда-нибудь возьмусь за перо, однако не обещаю, что моя повесть будет предельно правдива: есть высшие соображения, которые нельзя отбросить, – сказал Филипп. – Но клянусь, что о Магдалине я не забуду: эта женщина достойна правдивого рассказа.

– Это так, – кивнул Варфоломей. – Но ты говорил о проповедях «везде и всюду»? – спросил он.

– Мы решили с Андреем, что когда пройдет положенный срок поминовения, мы, ученики Иисуса, должны бросить жребий, кому куда идти с проповедью. Ты согласен? – спросил он.

– Еще бы! Буду ничтожной тварью, если откажусь, – ответил Варфоломей. – Я хочу пострадать за Учителя, и хотя бы этим искупить вину.

– Страдания за правду укрепляют ее, – сказал Филипп. – Слово правды должно звучать, даже если мир не хочет слышать его.

– Он услышит нас, брат, он услышит! – ответил Варфоломей.

Дети Иисуса