Добыча

Я не верю в его самоубийство. Отец ценил жизнь, с раннего возраста внушал мне веру в ее святость. В том аду, в котором мы жили в столице, он отказался от легкого пути, предлагаемого нам смертью. Вместо этого он каждый день сражался, чтобы прожить еще один день. Ценность жизни была для него аксиомой. И если он мог столько лет бороться, чтобы выжить в чудовищном городе, с чего бы ему так быстро покончить с собой здесь, в Земле Обетованной.

Неожиданно мои мысли прерывает хор девичьих голосов, доносящихся из окна.

Колокольчики звенят,
Ложки с вилками блестят,
Каждый пусть на звон идет,
Добрый ужин всех нас ждет.

Их голоса сливаются в гармоничный хор. Я раскрываю шторы. Они тут. Стоят в два ряда по десять, выстроились полукругом и поют для меня. Их лица светятся чистотой, как будто сотканы из прозрачного горного воздуха. Они поднимают взгляд и радостно улыбаются мне.

Я отхожу от окна и прижимаюсь к стене, чтобы они меня не видели. Их голоса продолжают доносится снаружи; мне хочется закрыть окно. Тьма во мне сражается против солнечного света, улыбок и гармонии.

Спустя три песни я выбираюсь наружу. Солнце приятно покалывает лицо. Свет и прохладный горный ветер настраивают на оптимистичный лад. Сисси, скрестив руки на груди, стоит в стороне. Я думал, что хор перестанет петь, когда я спущусь к ним, но они продолжают, даже когда я даю знак замолчать. Ангельские личики краснеют от смущения каждый раз, когда наши глаза встречаются, но это не мешает им на меня пялиться.

С широко распахнутыми глазами и приоткрытыми ртами они выглядят постоянно удивленными.

«Врач» фыркает:

— Главное здесь мир, красота и гармония. Это суть Миссии.

Допев последнюю песню, хор разбивает строй. Ко мне подходит одна из девушек.

— Мы просим присоединиться к нам за ужином, — говорит она.

— Да, думаю, я понял, — отвечаю я, стараясь говорить весело и с благодарностью.

Ее щеки заливает алым.

— Тогда пойдемте сюда, — зовет она.

Группа девушек ведет нас с Сисси по булыжной мостовой, окружив тесным полукругом. Они улыбаются изо всех сил, их зубы ярко сверкают на солнце. По пути я замечаю, как странно они переваливаются и покачиваются.

— Да, так они и ходят, — произносит Сисси рядом со мной. — Я спрашивала их почему, но они просто отмахивались. Как и в ответ на все другие вопросы, впрочем, — она понижает голос. — Думаю, это как-то связано с их ногами. Смотри, какие они крохотные.

Она права. В маленьких туфельках, выглядывающих из-под платьиц, как будто вообще нет ступней.

На улицу высыпают еще девушки: многие из них щекастые и с округлыми животиками. И тут я неожиданно понимаю. То, что я считал полнотой, на самом деле нечто другое — они беременны. На самом деле, присмотревшись, я повсюду замечаю девушек на разных сроках беременности. Как минимум каждая третья с животом. Все они улыбаются, растянув рты до ушей и демонстрируя два ряда блестящих, сверкающих на солнце зубов.

— С тобой все в порядке? — спрашивает Сисси, косясь на меня.

— Ага, — говорю я, тряся головой, чтобы отогнать мысли. — А где наша банда?

— Наверное, уже в обеденном зале. Они едят не переставая, с тех пор как мы сюда пришли. И уже наели себе пузо в знак доказательства.

Как и все прочие,собираюсь сказать я, но мы уже входим в обеденный зал. Меня поражает, насколько — по сравнению с первым разом — тут больше народа. Четыре длинных стола стоят вдоль стен, и у каждого длинные дубовые скамейки. Последние заполнены девушками, среди которых то там, то тут сидят совсем маленькие мальчики. Зал набит битком, но в нем царит тишина и порядок. Сквозь высокие, доходящие до балок потолка окна, в зал льется солнечный свет, расчерчивающий пол диагональными полосами.

Меня ведут через весь зал на сцену в дальнем его конце. Наши ребята сидят за стоящим там столом. Сисси права: все они пополнились килограммами. Щеки округлились, лица выглядят расслабленными и спокойными.

Все рады меня видеть: Бен, Дэвид и Джейкоб подскакивают и бросаются мне на шею.

— Бен! — восклицаю я, устраиваясь за столом. — У тебя щеки, как воздушные шары!

Все смеются, Джейкоб продолжает шутку.

— Все восемь килограмм, которые Бен набрал, отложились исключительно на его щеках, — он тянет руку и по-доброму щиплет Бена за щеку.

— Сколько мы здесь? — спрашиваю я. — Три дня или три месяца? Посмотрите, как вы раздобрели!

Бен щупает себя за бок и улыбается.

— Нас трудно упрекнуть, — смеется он. — Еда здесь просто сумасшедшая.

Наш стол не единственный на сцене. Другой — куда массивнее, с такими мощными ножками, что, кажется, они вырастают прямо из сцены, — стоит у ее переднего края. На накрахмаленной скатерти поблескивают тарелки и серебряные столовые приборы.

— Там сидят старейшины, — говорит Джейкоб, не сводя глаз с дверей кухни.