Добыча

Сам император благословил миссию Коноэ. „Я получил от командования военно-морского флота разведывательные данные о полном эмбарго на экспорт нефти, введенного Америкой против Японии, – сообщил император принцу Коноэ. – Ввиду вышеизложенного встреча с президентом должна состояться как можно быстрее“. Коноэ предложил провести свою встречу с Рузвельтом не где-нибудь, а в Гонолулу. Сначала президент заинтересовался предложением и даже ответил, что вместо Гонолулу встречу лучше провести в Джуно на Аляске. Но Халл и государственный департамент энергично воспротивились такому нарушению дипломатической процедуры. Американцы не понимали, что это последняя ставка Коноэ в надежде избежать столкновения, они больше не доверяли японцам и не верили, что Коноэ может предложить нечто новое. Кроме того, Рузвельт не желал выглядеть сторонником компромисса с агрессором; он не хотел, чтобы „Джуно“ вошло в словари наравне с „Мюнхеном“. Никакой пользы от встречи с Коноэ без предварительного соглашения не было. Полученные с помощью „Мэджик“ перехваты подтверждали, что японцы намерены продолжать экспансию. Поэтому он с присущим ему талантом двусмысленности не дал ни согласия, ни полного отказа на проведение данной встречи.

„ЗАПАСЫ ИСТОЩАЮТСЯ ДЕНЬ ОТО ДНЯ“

В Токио 5-6 сентября 1941 года на совещании у императора крупнейшие японские сановники формально попросили дозволения открыть военные действия, хотя все еще обсуждались возможности разрешения конфликта дипломатическим путем. И снова главной движущей силой стала проблема нефти. „На данный момент нефтяной вопрос является слабейшим звеном оборонной мощи империи, – указывалось в материалах, подготовленных для совещания. – С течением времени наши возможности ведения войны будут уменьшаться, а наша империя будет становиться все более беспомощной в военном отношении“. Время уходит, твердили императору высокопоставленные военные. „Важнейшие военные запасы, включая нефть, -заявил начальник штаба военно-морского флота, – истощаются день ото дня“.

„Как долго будут продолжаться военные действия в случае японо-американской войны?“ – спросил император начальника штаба армии. „Операции в Южно-Тихоокеанском бассейне могут быть завершены примерно через три месяца“, – ответил тот. „Вы, генерал, были военным министром, когда начался китайский инцидент, и… тогда вы информировали трон, что инцидент завершится примерно через месяц, – резко возразил император. – Несмотря на ваши уверения, генерал, инцидент не завершен и сейчас, спустя четыре долгих года боев“. Генерал пытался оправдаться тем, что „обширные тыловые области Китая не позволили завершить операции согласно заранее составленному плану“. „Если китайский тыл настолько обширен, – парировал император, повышая голос, – то Тихий океан бескраен“. Как может генерал „быть уверен, что кампания завершится через три месяца?“ Начальник штаба, понурив голову, ничего не ответил. Начальник штаба флота адмирал Нагано выступил в защиту генерала. „Япония – пациент, страдающий серьезной болезнью, – сказал он. – Необходимо быстро принять то или иное решение“. Но император так и не получил ясного ответа, выступают ли его советники за дипломатическое или за военное решение проблемы.

На следующий день, когда встал тот же вопрос, начальники штабов армии и флота снова хранили молчание. Император выразил сожаление, что они не готовы отвечать. Затем он извлек из своего одеяния листок бумаги и прочел вслух стихотворение своего деда императора Мейдзи:

„Ведь все в этом мире братья,
Отчего же в нем постоянный беспорядок?“

В зале воцарилась тишина – все благоговейно молчали. Затем поднялся адмирал Нагано и со словами, что к военной силе прибегнут лишь тогда, когда с помощью иных средств эту задачу решить не удастся. Совещание закрылось „в атмосфере беспрецедентной напряженности“.