Суров уткнулся лбом в холодную стену – он вновь позволил чужаку забрать девчонку. По приказу Шилова им даже предоставили машину. По приказу Шилова Константин заткнулся и терпел, словно слабак.
Кажется, у него был жар. Давненько его так не лихорадило.
А может, это просто ярость рвалась из него, погружая сознание в адское пекло. Встреча с чужаком выжгла его дотла – все время, что он молча стоял у стены, он молился всем Богам на свете, желая стереть самодовольного чужака в порошок.
А когда все закончилось, он обессиленно слонялся по базе, скуривая одну сигарету за другой, а потом два часа стрелял в тире, представляя, что в мясо уничтожит инопланетного выродка.
Глубокой ночью он ввалился к Севастьянову в состоянии, похожем на психоз или одержимость. Он не хотел думать о том, что видел и слышал. Не хотел принимать правду о том, что грядет хренов конец света. Столько усилий и борьбы, в итоге – ничего.
Ни-че-го.
А не пошел бы этот космический ублюдок на хрен!
Но больше всего Сурова выводила мысль, что чужаку достается она – девчонка, в которую он влюблен. Она ласкает это чудовище, целует. Она его любит, черт побери… и смотрит на него так, как не смотрит ни на кого!
Севастьянов уже спал, прикорнув лицом прямиком на своем столе так, что лист бумаги прилип к его щеке.
– А… минуту, – профессор поднялся, разминая затекшую шею. – Я просмотрел все в записи, а после меня пригласили на совещание… Я сказал им все, как есть, подполковник. Мне жаль, – отчеканил он.
– Жаль?
– Результаты экспериментов с кровью пока неутешительные. Все животные, которым мы вводили образцы, погибли.
Суров отодвинул стул и уселся напротив, пугая Севастьянова пылающим безумным взглядом.
– Просто улет.
– Есть один образец, на который я возлагаю надежды, но думать об экспериментах еще рано…
– Рано? – усмехнулся Суров. – Мы, кажется, уже опаздываем.
– Еще не прошли все испытания…
– Этот мудак должен сдохнуть, – прорычал Константин. – Вы должны ввести мне ваш мутогнен.
– Подполковник…
– Он же не превратит меня в Бибопа или Рокстеди?
– Что? – нахмурился Севастьянов. – Если я не ошибаюсь, это из «Черепашек-ниндзя»?
– Я думал, вы смотрите только научно-популярные каналы. Да, это, нахрен, оттуда. Помните свинью и носорога? В кого угодно меня превращайте, только не в этих двух… – Суров мрачно рассмеялся. – Я осознаю риск. И я буду больше рад сдохнуть героем, чем неудачником.
– Ваша смелость напоминает отчаяние.
– А не насрать ли вам, что она напоминает?
Профессор замер, задумчиво глядя на Константина.
– Знаете, подполковник, то, что они называют выбором, это ведь категория, пронизывающая всю нашу действительность. Ваш выбор влияет на мой и так далее. Можно подумать, человечество тоже имеет коллективное сознание.
– Охрененные рассуждения, – хмыкнул Суров. – Погодите, профессор, мне нужно выпить, чтобы достойно их оценить.
Севастьянов заглянул в глаза подполковника:
– Если я введу вам сыворотку, и она подействует, что вы собираетесь делать?
Константин задумчиво закусил губу. Что он станет делать? Конечно, спасать этот мир. Но для начала он уделит немного времени мести – сладкой и желанной.
И это его ирахор.
***
Тайгет Касар впервые проявлял космическое нетерпение.
Когда мы вернулись к дому, который он выбрал, и он распахнул дверцу машины с моей стороны, у меня был только один вариант добраться до порога – верхом. И это вовсе не шутка.
– Я и сама могу… – лишь успела сказать, когда он притянул меня к себе, подхватил под ягодицы, заставляя обхватить ногами его бедра. – Что ты делаешь?
– Хочу чувствовать тебя. Твои прикосновения. Биение твоего сердца.
Я обняла его за шею, чтобы не упасть, а сама потянулась к его губам, пока его руки были заняты. Поцелуи, которые я дарила ему, были медленными, нежными и ласковыми, как трепетное прикосновение к святыне. Они были языком любви, которым я раз за разом посвящала ему признания.
– Тай, – я погладила ладонями его слегка колючие щеки, – ты помнишь, сколько осталось бусин в четках?
Он ответил без промедления:
– Две.
Помнит.
Я набираю в грудь воздух, сердце снова выбивает рванный ритм, в ушах шумит кровь. Просто нужно спросить… Просто…
– В доме еще осталась еда? – я произношу совсем не то, что хочу, и голос у меня дрожит.
Тай опускает голову, вдыхает аромат моей кожи, касается губами моей шеи. Он чувствует мои эмоции – они одурманивают его ярким удовольствием.
– Спроси.
Кажется, он разгадывает этот ребус очень быстро. Разбираться в моих чувствах он научился превосходно.
Он позволяет мне спуститься на пол и принимается раздевать: стягивает куртку и жакет. Ладонью обхватывает мой подбородок:
– Спроси, Эля, – требует.
Разве нельзя сделать это завтра? Или в любой другой день? Никогда, например?
– Ты… – я смотрю в его глаза, и он ждет: – ты убьешь меня, Тай?
Он коротко целует меня, сладко обхватывая мои губы своими.
– Нет.
– Что?
Вопреки собственному разуму, я начинаю реветь, как идиотка. И ноги едва держат.
Я цепляюсь за его рубашку, а затем по-детски прижимаюсь к нему и громко плачу, в голос.
«Нет… Нет…»