13 августа Сильва Эрсог снова улетел в Вашингтон. Эти несколько дней надолго останутся в его памяти как «мексиканский уик-энд». При первой встрече с министром финансов Дональдом Риганом Сильва Эрсог объяснил, что у Мексики нет иностранной валюты. «Мы должны что-то предпринять, – сказал он. – В противном случае возникнут чрезвычайно серьезные международные последствия». – «Да, – заметил после обсуждения Риган, – у вас действительно проблема».
«Нет, господин министр, – возразил Сильва Эрсог, – проблема у нас».
Мексиканские представители и американцы приступили к работе в пятницу днем и работали фактически без перерыва до воскресенья. Они подготовили пакет мер, предусматривавших предоставление многомиллиардных займов и кредитов, а также авансируемые закупки мексиканской нефти для стратегического нефтяного резерва Соединенных Штатов. Но затем, примерно в 3 часа утра в воскресенье, переговоры оказались на грани срыва: Сильва Эрсог обнаружил в соглашении непонятную плату за услуги в $100 млн. «Ну, когда кто-то оказывается в тяжелом положении и его выручают, за это приходится платить», – сказал один из американцев.
Сильва Эрсог был взбешен. «Это же не операция по купле-продаже, – резко заявил он. – Простите, но я не могу это принять». Он позвонил Лопесу Портильо, который приказал прекратить обсуждение и немедленно вернуться в Мехико.
В конце того же дня Сильва Эрсог, готовясь к отъезду, сидел в посольстве Мексики и с мрачным видом ел гамбургер, когда из министерства финансов сообщили, что заложенная в соглашении выплата $100 млн за предоставление услуги отменена. Американцы не могли пойти на риск и допустить крах банковской системы: кто знал, чем это обернется в понедельник? И на этом мексиканский уик-энд завершился, первая часть пакета чрезвычайных кредитов стала реальностью.
Взволнованный Сильва Эрсог вылетел обратно в Мехико. Он выступил по телевидению с 45-минутным докладом. Вместо подготовленного текста с объяснением происходящего у него были лишь основные тезисы. А в следующую пятницу он прибыл в Нью-Йорк для встречи с представителями Федеральной резервной системы и перепуганными банкирами, чтобы выработать детали реструктуризации мексиканского внешнего долга. Предполагалось объявить мораторий на долг. Но этого слова так никто и не произнес – решение назвали пролонгацией, что было вежливым способом сказать, что, по крайней мере частично, Мексика объявила дефолт.
Измученный вконец, Сильва Эрсог вернулся домой, но из аэропорта отправился в маленькую горную деревушку неподалеку от Мехико. «Мне надо было отвлечься от всего, что мы пережили, – позднее сказал он. – Я думал о своем отце и той роли, которую он играл в экспроприации нефти. Тогда мне было всего три года. Потом отец часто рассказывал мне, как это происходило. Это была одна из его любимых тем. И вот теперь уже я был в гуще тяжелейшего с 1938 г. кризиса в Мексике, и опять это был кризис, связанный с нефтью. Рассчитывая на нефть, мы совершали страшные ошибки, но в то же время Мексика испытывала сильное чувство победы. Мы пережили самый большой бум в мексиканской истории. Впервые в нашей истории в те годы, с 1978-го по 1981-й, нас обхаживали и добивались нашего расположения самые влиятельные люди в мире. Мы считали, что мы богаты. Ведь у нас была нефть».
В августе 1982 г. мировые рынки закачались в ожидании паники, но оперативные меры «мексиканского уик-энда» и последующих дней стабилизировали мировую финансовую систему. Однако драматические события, связанные с мексиканским долгом, заставили осознать, что мировой нефтяной бум закончился и что «власть нефти» не так сильна, как предполагалось. Нефть для государства была не только богатством, но и слабостью. Более того, близились перемены. Мировой нефтяной кризис теперь уступал место мировому долговому кризису, и среди многих крупных стран-должников предстояло оказаться нефтяным державам, которые брали огромные кредиты, рассчитывая, что для их нефти всегда будет существовать рынок с высокой ценой.