Добытчик (СИ)

— А некуда бежать, Баренцево море это тебе не Средиземное.

"Неплохая придумка у северян, — отметил я. — Надо будет у себя опробовать, наловить дикарей и пусть размножаются".

— Значит, возьмете любых людей?, — уточнил я.

— Да. Любых.

— Понял. Добудем.

В очередной раз Вагрин усмехнулся:

— Ты совсем как я в молодости. Чем больше на тебя смотрю, тем больше в этом убеждаюсь.

— Возможно, — я улыбнулся в ответ, и мы продолжили движение в сторону поселка.

10.

Норвежское море.

09.05.2068.

— И все-таки я с вами не согласен, господа.

Эти слова были сказаны вторым механиком "Ветрогона" лейтенантом Свиридовым. Ему двадцать два года, выпускник НГМА, год назад был завербован ОДР при ГБ, польстился на двойное жалованье и романтику дальних морей, подписал договор и после дополнительной подготовки его отправили к нам. Он прибыл осенью. Человек ровный и психологически устойчивый, не наркоман и не алкаш, кадр хороший и нужный. Поэтому сразу был включен в экипаж "Ветрогона" и со своими обязанностями справлялся. Однако был у него один минус, который до поры до времени оставался незамеченным.

Так уж вышло, что Свиридов вырос в спокойной и мирной обстановке, в станице под Краснодаром, и никогда не знал нужды. Парень ходил в школу и получал достойное образование, неплохо питался и в глаза не видел живых дикарей. А родители и учителя, вместо того, чтобы прививать ему недоверие к чужакам, пичкали его гуманизмом, который в наше время вреден. Вот Свиридов и усвоил много лишнего. А когда мы, заключив с северянами договор о сотрудничестве и торговом партнерстве, покинули Новую Чижу, естественно, в офицерской кают-компании открыто все обсуждали. Вот и сегодня на общем обеде разговорились. Стесняться нечего и некого — кругом свои. И все бы ничего, но речь зашла о торговле людьми, точнее, обмене пленных, которых мы захватим, на ГСМ северян. Свиридов не выдержал и высказался.

Второй механик, который до сих пор не был ни в одном реальном бою, говорил открыто, как честный человек. Он сказал, что работорговля занятие мерзкое и постыдное. По этой причине мы, дабы не позорить себя и дворянский титул графа Александра Мечникова, а так же, что немаловажно, не бросать тень на императора, обязаны отказаться от мысли продавать, покупать и обменивать людей. В конце концов, даже дикари имеют право на свободу. Да и вообще, графу Мечникову, по возвращении в Передовой, следует решить вопрос подневольных рабочих в пределах форта, всех освободить и заключить с ними трудовой договор.

Офицеры и я, все мы слушали лейтенанта в полной тишине. Просто немного ошалели от речей, которых никто не ожидал. Но затем Свиридов замолчал и Скоков, покосившись на меня, дождался одобрительного кивка и ответил своему подчиненному. Командир корабля человек суровый и в выражениях не стеснялся. Всю его речь приводить не стоит, слишком много матерных выражений. Но основной посыл был ясен:

— Ты чего, лейтенант? Совсем берега потерял? Ты кто такой? Молчать, сопляк! Ты когда-нибудь видел, как людоеды человеческое мясо жрут? А по пепелищам поселков детские косточки собирал? Еще раз посмеешь открыть свой рот и полезешь с советами, спишу нахрен с корабля и отправлю домой. Пусть тебе там мозги вправляют. И лучше всего, если это будет происходить где-то на передовой, где идут постоянные бои с дикарями, разбойниками и варварами…

Скоков отчитывал механика минут десять. А Свиридов стоял без движения, бледнел и краснел. Он не раскаивался в том, что было сказано. Лейтенант просто не понимал, что мы мыслим иначе и у нас разные понятия о чести, благородстве и правильность наших поступков. В моем окружении в основе матерые ветераны, которые прошли через десятки сражений, и четко усвоили нехитрую истину — своим все, чужакам ничего. Сородичей, земляков и соотечественников необходимо защищать до последней капли крови. С ними ты всегда честен. Остальные люди, кто вне твоей общины и государства, максимум, временные союзники и потенциальные жертвы. А про дикарей-каннибалов разговор отдельный. Они вообще не люди, а животные, двуногие хищники, которых следует истреблять при первой возможности. Однако как объяснить это гуманисту, который не видел крови? Скорее всего, он не поймет.

Наконец, Скоков тоже замолчал и Свиридов, бросив последнюю фразу, на пятках развернулся и собрался покинуть кают-компанию.

— Стоять!, — остановил я лейтенанта.

Он замер.

— Кру-гом!

Свиридов развернулся.

— Ко мне!

Четким строевым шагом, насколько позволяло тесное помещение, лейтенант приблизился и замер.

Снизу вверх, не покидая своего места во главе стола, я смерил его оценивающим взглядом. Стройный брюнет, подтянутый и молодцеватый. Лицо интеллигентное, униформа в полном порядке. На ремне, как и положено, с одной стороны пистолет в кобуре, а с другой кортик в ножнах. Придраться не к чему.