Дочь атамана

— Ох и доброе ты, Саша Александровна, дело задумала, ох и доброе. Лошадей своих разводить, стало быть? Детки-то у Бисквита нашего загляденье будут, вот сама увидишь!

— Тебе-то кто уже доложил? — рассмеялась она, любуясь жеребцом. Конюх достал из кармана морковку, отчекрыжил от нее ножичком из того же кармана кусочек и вложил Саше в руку:

— Так Михаил Алексеевич с утра за лошадью заходил. Глаза красные — я ему говорю, что же вы, голубчик, расходные книги всю ночь читали или Семеновича пытались в карты обыграть? Гиблое это дело, говорю, у Семеновича хоть и один глаз, да все равно шельмовской. Какое там, отвечает Михаил Алексеевич, письма заводчикам всю ночь писал.

— Ах, что ему приспичило, — c досадой заметила Саша, — по ночам только душегубы работают. Ведь просила не ехать в усадьбу, так понесло все равно.

Саша протянула Бисквиту угощение на открытой ладони. Тот смотрел недоверчиво и даже небрежно и принимать подношение не спешил.

— Вот же тоже черт горделивый, — ласково проговорил конюх. — Меня-то твой папенька ни за что не отпустит, а ты вот что: найди в деревне Андрея Шишкина. Очень он лошадей знает и уважает, Саша Александровна, не пожалеешь.

— Найду, — пообещала она и тихо улыбнулась, когда Бисквит осторожно принял морковку.

Или нет: канцлер не заточил бы ее в подземелье, а оставил бы при себе. И росла бы она нелюбимой сироткой, всеми гонимой.

Вот от каких бед спас ее лекарь, а теперь исчез, как в воду канул, где теперь его искать? Хоть бы записочку прислал, написал бы, как ему на свободе.

Бисквит вдруг сердито попятился и замотал головой, будто черта увидел.

— Смурная ты сегодня, Саша Александровна, — вздохнул конюх, — разве ж можно к лошадям в таком настроении! Лошадь, она все чувствует.

И он выставил ее вон, ладно хоть морковкой поделился.

Саша шла по скользкой льдистой дорожке, грызла морковку и очень жалела, что не может отплатить лекарю добром за добро. Вот бы он попал в беду, а она, героически сверкая шпагой, спасла бы его от разбойников.

Совсем замечтавшись, Саша оскользнулась на луже и пребольно плюхнулась прямо на фижмы.

Спустя несколько дней управляющий появился так же незаметно, как и исчез. Саша тащила сверху коробку своих оловянных солдатиков, которых обязательно нужно было забрать с собой в деревню, когда увидела, как Груня бочком-бочком направляется в сторону кабинета с подносом в руках. Отца дома не было, он с утра расфуфырился необыкновенно и поехал во дворец, твердо намереваясь добиться наконец аудиенции у императрицы, которая увиливала от встречи вот уже второй месяц. Эти прятки носили ритуальный характер: отец будет требовать средств на фураж и амуницию, а государыня жаловаться на расходы и свою несчастную жизнь. Поскольку каждый год происходило одно и то же, отец предусмотрительно вдвое увеличивал нужную ему сумму, а императрица вдвое ее уменьшала, торгуясь с азартом рыночного горшечника.

— Груня, — позвала Саша, поставив на ступеньки коробку, — и куда это ты собралась?

— Так Михаилу Алексеевичу чай несу, — зарделась та.

— А вот я сама и отнесу, — решила Саша, забирая поднос, — а ты коробку тащи к остальной поклаже. Ох, Груня, Груня, и не стыдно тебе, все же вдовец.

— Ну и что вдовец, — упрямо возразила служанка, — вдовцы-то самые заботливые.

— Ступай же, — рассмеялась Саша и вошла в конторку.

Управляющий едва не носом зарылся в гроссбухи и реестры, при этом хмурился так, будто ничегошеньки в этом не понимал. Увидев Сашу в дверях, он явно растерялся.

И она снова подумала о том, какие печальные, уставшие у него глаза.

— Что же это вы? — спросил Михаил Алексеевич, поспешно забирая у нее поднос. — У Груни на побегушках?

Саша только отмахнулась и села напротив, небрежно стряхнув со стула какие-то документы:

— Значит, все-таки съездили?

— Съездил, — согласился он. — Александра Александра, я вам каталоги привез — ткани для штор и обивки диванов, шпалеры… В целом усадьба в хорошем состоянии. Ее протопили, высушили все перины, отмыли и выстирали…

— Да бог с ней, — перебила его Саша, — что конюшни?

— Конюшни? — он рассеянно потер лоб. — Конюшни я не проверял.

— Да чтоб вас, — вспылила она, — что за дело мне до портьер! Не станете же вы, подобно отцу, относиться ко мне как к ребенку.

На его лице мелькнула улыбка, будто она сказала что-то смешное. Михаил Алексеевич смотрел на нее с такой терпеливой добротой, будто Саша ему во внучки годилась, и это обескураживало. Смутившись, она схватила со стола верхнюю книгу из целой стопки и ойкнула.

— Военно-конская перепись, — прочитала изумленно и взялась за другой том, — конские породы, отечественное коневодство, справочник коневого лекаря, искусство врачевания животных… Что это, Михаил Алексеевич?

— Готовлюсь к отъезду, — ответил он с прежней улыбкой.

И Саше немедленно захотелось его расцеловать, но она строго напомнила себе, что нельзя вот так запросто пугать управляющего, который, похоже, действительно собрался выучить о лошадях все.

— И чирий вы Гришке свели, — припомнила она, мигом подобрев, — где такому выучились только.