Дочь атамана

— Что ты, что ты, милая, — шептала кормилица, — будто места себе не находишь.

— Сама не знаю, — Саша прижалась к ней, обвила руками, спрятала лицо на необъятной груди. — Будто потеряла, чего не имела.

— Молодая ты, глупая, попусту себя терзаешь.

— Попусту, Марфушка Марьяновна, — согласилась Саша, — совершенно попусту.

Они еще немного посидели, обнявшись, а потом Изабелла Наумовна позвала к ужину.

Голод рассеял остатки сна: Саша забыла пообедать, а Марфа Марьяновна, занятая обустройством, не поймала свою воспитанницу и не усадила ее за стол.

Михаил Алексеевич, равнодушный к пустым беседам, с увлечением читал «Наставления для управляющего имением».

Изабелла Наумовна же выглядела прескверно: будто проплакала целый день.

Саша огорченно подумала, что если она ожидала, что отец ощутит ее потерю и соскучится, то это зря. Лядовых такими тонкостями не пронять. Возможно, чтобы обратить на себя внимание, Изабелле Наумовне стоило приставить к горлу атамана кинжал.

По крайней мере, такой оборот событий его хотя бы позабавил.

— А вы, Михаил Алексеевич, прилежный ученик, — заметила Саша, выуживая из киселя соленый груздь.

Он поднял глаза, явно с неохотой закрыл книгу, с отвращением посмотрел на крупные лохмотья капусты в полупустом супе, вздохнул мученически, осторожно подвинул к себе телятину.

— Александра Александровна, вы скотный двор заводить будете? — спросил задумчиво.

— Скотный — что? — изумилась она.

— Овцы, бараны…

— Да не с ума же я сошла, — испугалась Саша.

— Слава богу, — вырвалось у него.

Они посмотрели друг на друга и невольно засмеялись.

— Какой еще скотный двор, — заговорила Изабелла Наумовна, — да мы же через неделю вернемся в город. Михаил Алексеевич, хоть вы не увлекайтесь странными идеями Саши. Она все быстро бросает.

— Александра Александровна вольна ехать куда угодно, — спокойно сказал он, — для хозяйственных дел есть я.

— Если отличите овцу от барана, — холодно возразила Изабелла Наумовна. — Уж не знаю, какие рекомендации вы Александру Васильевичу представили, да только не похожи вы на управляющего. Я эту братию знаю, у них глаза бегают! А вы смотрите как человек, который не привык склонять голову. К тому же слишком образованны, да еще, кажется, и моралью обременены. Но вы и не дворянин, выправки у вас нет, а на канцелярскую службу нынче кого попало берут. Нет, голубчик, вы кто угодно, да только не управляющий. Натура не та.

Саша захохотала.

— Беллочка Наумовна у нас удивительно прозорлива, — сообщила она радостно, — я еще только подумаю, а она меня уже во всем подозревает!

— Работа с детьми принуждает держать ухо востро, — чопорно подтвердила гувернантка.

Саша с любопытством уставилась на Михаила Алексеевича, ожидая его реакции.

Тот просто пожал плечами.

— Александр Васильевич меня принял из жалости. Уж не знаю, ко всем ли вдовцам он испытывает сочувствие или я особенную скорбь вызываю, — губы дрогнули в насмешливой улыбке. — А овцу от барана я уж как-нибудь отличу, будьте уверены. Я ведь вырос в деревне.

Саша даже залюбовалась его хладнокровием. Сама-то она, вспыльчивая и безрассудная, уж наверняка наговорила бы глупостей после вердикта, который вынесла безжалостная Изабелла Наумовна.

— И на деревенского вы не похожи, — возразила та твердо, — говор у вас столичный, повадки тоже. Темная вы, Михаил Алексеевич, лошадка.

— На том и порешим, — легко согласился он, явно не собираясь ни оправдываться, ни объясняться.

Изабелла Наумовна поджала губы от такого пренебрежения, но собственные страдания снова поглотили ее, и остаток ужина прошел в тишине.

Гранин проснулся незадолго до рассвета, быстро умылся и оделся, заглянул в кладовые, где взял хороший свиной окорок, и вышел на улицу.

За ночь выпал сверкающий в голубоватых ранних сумерках снег, и все вокруг стало светлее, волшебнее. Оставляя следы на нетронутой пушистой белоснежности, он миновал двор, подъездную аллею, прикрыл за собой ворота и устремился в сторону пролеска возле деревни.

Ведьмы никогда не жили среди людей, но всегда обитали где-то рядом. Гранину не нужно было спрашивать дорогу, чтобы найти дом среди редких деревьев.

Он просто знал, куда ему идти.

И знал, что платой за помощь должны быть не деньги или драгоценности, а что-то по-настоящему нужное.

И еще то, что яснее всего ведьмы видят при первых лучах солнца.

Она ждала его под рябиной, на полдороге, не желая, чтобы он подходил ближе к ее жилью.

И это ожидание не было удивительным.

Она чувствовала Гранина так же, как и он ее.

— Ну здравствуй, сын травницы, — проговорила ведьма тихо, напряженно.

— Как зовут тебя? — спросил он, положив на пенек поблизости сверток с окороком.

— Даша, — ответила она неохотно, — только напрасно ты пришел. Я не могу помочь тебе. Проклятье, которое ты носишь, чуждо моей силе. Это что-то дурное, дьявольское, а я божий человек. Нельзя идти против самой природы, она возьмет свое — хворью ли, помраченным ли рассудком.

— Еще не легче, — скривился Гранин, чьи самые мрачные предчувствия сейчас нашли подтверждение.

— Природа отомстит за надругательство над ней, иссушит твое тело и душу, — предрекла ведьма печально.