Дочь Авраама

Мне все-таки удалось усмирить ее праведное негодование и лично спросить о том вечере прекрасную Рут Фрейзер и чернокожую телефонистку средних лет, отзывающуюся на имя Каллиопа Пьюфрой. Рут сообщила, что каждую пятницу работает только полдня и исключений не делает, потому что у нее занятия в вечерней школе. Миссис Пьюфрой в тот вечер задержалась почти до восьми, поскольку накануне митинга было много звонков от волонтеров, но потом она почувствовала, что устала, к тому же не хотела возвращаться домой слишком поздно, поэтому попросила Бертона и Джексона самих подходить к телефону и поспешила на автобус.

Глава 12

Я был уверен, что они в этом комитете что-то скрывают, но только не мог понять, что именно и по какой причине. Предположим, Рэйми все-таки приходил вечером в контору – и что тут такого? Если он пришел поздно, то застал только Джексона и Бертона, а те почему-то сговорились убить Рэйми. Каким-то образом выманили в парк, а затем один из них заколол старину Абрахама раскладным ножичком.

Бред какой-то. Тем более, что оба молодых человека не показались мне кровожадными психопатами. Юингу Джексону было около тридцати, комплекцией он напоминал университетского раннинбека15 (коим наверное и был в колледже), шоколадное скуластое лицо украшали очки в черепаховой оправе и длинные бакенбарды. Мистер Джексон выглядел очень собранным и компетентным и я подумал, что работу в комитете он использует не столько для борьбы за права всех черных братьев, сколько для продвижения собственной политической карьеры.

Уитмен Бертон был его полной противоположностью. Очевидно названный в честь величайшего американского поэта, он оправдал свое имя и стал законченным гуманитарием. Невысокого роста с узкой грудной клеткой и почти детским личиком, по которому сложно было определить его настоящий возраст (в диапазоне от восемнадцати до тридцати пяти). Я так и видел, как он смело выстукивает на своей машинке речи для Гаррисона, где повторяются такие слова как «доколе» и «мы требуем».

Найдя дайнер с телефонной кабинкой, я позвонил Маркусу Ван Ренну в его университетскую квартиру, чтобы пригласить на ленч. Как и предполагал, Маркус никуда не уехал на каникулы, а сидел дома, корпя над своими «малыми елизаветинцами» или другими мертвыми поэтами. Он с радостью принял мое приглашение, сообщив, что будет свободен в половине второго.

У меня еще оставалось время, чтобы доехать до последнего жилища Рэйми на Лорел-стрит в южной части Лос-Анджееса, в Хантингтон-парке, традиционно считавшегося черным районом.

Зайдя в полутемный подъезд старого четырехэтажного здания со скрипучими полами и облупившимися стенами, я разыскал квартиру домовладелицы. На стук вышла полная негритянка с глазами навыкате, одетая в замызганное домашнее платье.

– Миссис Браунсвик?

– Ну я. Чего надо? Желаете снять комнату?

Я опешил. Изначально я боялся, что домовладелица примет меня за очередного полицейского и захлопнет дверь перед моим носом, а затем позвонит адвокату, раз в суде сейчас рассматривается против нее дело о мошенничестве. Но я и подумать не мог, что настолько поистрепался внешне, что в глазах этой опытной леди сойду не за копа, а за потенциального жильца ее ночлежки.

А чего ты хотел, спросил меня внутренний голосок. Сто лет не покупал себе новых костюмов, стрижешься раз в месяц за доллар пятьдесят девять центов, а твоя настоящая квартира не слишком отличается от здешних апартаментов, разве что состоянием здания и чуть более приличным районом.

– Нет. Меня зовут Дуглас Стин, я частный детектив. Работаю по поручению родственников Абрахама Рэйми.

– И что? – подбоченилась миссис Браунсвик. – Я все сказала легавым. Уж они попили моей крови. Чего эти родственнички хотят от меня, денег? Так я сказала: эти чеки едва покрыли плату за комнату, когда Эйб съехал. Он не предупредил об отъезде, а я держала его комнату, понимаете, мистер. Должна же я была компенсировать ущерб. Я так и сказала легавым, слышите.

Я понимал едва ли половину того, что она говорит, не только из-за резкого негритянского выговора, но еще потому, что у миссис Браунсвик отсутствовала половина верхних зубов.

– А вещи Рэйми? Родственники интересуются их судьбой.

– Да какие там вещи! Одно барахло. Старый костюм, стоптанные ботинки. Какие-то письма, бумажки. Я все запихнула в его чемодан и снесла в кладовую. Но не мог же этот чемодан там стоять вечно, а? Слышите меня? Как это будет выглядеть, если я буду складывать все вонючие чемоданы от жильцов, которые сбегают, не заплатив. Хотите, я покажу вам эту кладовку, мистер? Там развернуться негде, когда мне нужно что-то достать, то приходится выходить задом, слышите меня?

– Значит, вы просто выкинули чемодан Рэйми на помойку?

– И что? Он полгода за ним не приходил, а я сейчас вам покажу мою кладовку, мистер.

– Не надо. Я понял, что вам приходится выходить из нее задом. Скажите, а скрипка Рэйми тоже была в этом чемодане?