Дочь бутлегера

— Не надо так делать! — строго отчитала она малыша, вытирая с крошечных пальчиков остатки раздавленной ягоды и крем.

Ребенок лишь радостно рассмеялся и похлопал мать по щеке.

— Ничего страшного, — успокоил ее Дуайт. — Кэл в его возрасте был таким же несносным.

Водрузив Джейка на свое широкое колено, он стал подбрасывать малыша вверх и вниз, изображая брыкающегося мустанга. Кейт и Роб наблюдали за этим с глуповатыми влюбленными улыбками.

Как только безоблачное счастье и стабильность таких пар, как Роб и Кейт, начинают порождать во мне сомнение, не совершила ли я ошибок на своем жизненном пути, история семейной жизни Дуайта помогает взглянуть на все с другой стороны.

* * *

Этот день мы с тетей Зелл закончили вечерней службой в миссионерской баптистской церкви Суитвотера, расположенной где-то в миле от моего родного дома. В эту церковь я пришла в возрасте двенадцати лет. По дороге смирения и раскаяния меня привели сюда подростковое чувство вины, проповедник, грозящий адским огнем, и восхитительная тоскливая мелодия приветственного гимна:

Хоть и нет у меня никаких просьб,
Но Ты пролил ради меня Свою кровь.
Ты просишь меня прийти к Тебе.
О агнец господний, я иду! Я иду!

Проповедник был предупрежден о моем визите, но Книгу Судей Израилевых 4:4 он уже упоминал в своей проповеди, когда я была здесь в феврале. (С тех пор как я объявила о своем намерении участвовать в выборах, мне уже пришлось побывать по крайней мере на шести проповедях, вдохновленных строкой «В то время была судьей Израиля Девора».) Сегодня проповедник остановился на Книге притчей Соломоновых 3:3 «Милость и истина да не оставляют тебя; обвяжи ими шею твою, напиши их на скрижали сердца твоего».

Впервые за много дней мне представилась спокойная минутка. Под убаюкивающий голос проповедника, проникающий в подсознание, я размышляла о правде и милосердии и о том, каково в действительности судить другое человеческое существо. В качестве профессионала. Сознавая, что можешь изменить, возможно, навсегда весь ход его жизни.

Юриспруденция — но отнюдь не само Правосудие — всегда оставалась для меня в определенном смысле игрой, чем-то сродни бриджу со ставками цент за очко — достаточно высокими, чтобы относиться к нему серьезно, но в то же время недостаточными для того, чтобы проигрыш доставил мне серьезные неудобства. Подобно бриджу, мне с партнером (моим клиентом) приходилось отстаивать презумпцию невиновности, имея дело с прокуратурой и государством, в чьих руках были почти все козыри. Во мне с самого детства силен дух соперничества — слишком силен для женщины на взгляд большинства моих братьев, кое-кто из которых больше не садится играть со мной в карты, потому что я всеми фибрами души терпеть не могу проигрывать. (С другой стороны, есть те, кто считает, что я проигрываю более изящно, чем одерживаю победы.)

Я погрузилась в мрачные размышления, гадая, каково будет, если я перестану быть участником схватки и поднимусь над ней, оказавшись лицом к лицу с чистым Правосудием во всем его внушающем благоговейный ужас величии, имея в руках лишь несовершенные инструменты Закона, с помощью которых мне предстоит укрощать силу и вес государства, обрушившегося на представшего передо мной просителя. «Истец обвиняет ответчика в том, что тот…»

Я заново пережила ярость, вызванную неприкрытым расизмом Перри Бирда. Вспомнила, как зарегистрировала свою кандидатуру, казалось, поддавшись мимолетной прихоти. Но в конечном счете неважно, явилось ли мое решение принять участие в выборах следствием сиюминутного порыва или взвешенного размышления. Сидя в церкви Суитвотера среди жителей округа Коллтон, знакомых мне с детства, я дала себе торжественную клятву никогда не использовать свой пост для удовлетворения личных предпочтений. Если я одержу победу, штат Северная Каролина доверит мне власть расторгать браки, назначать выплаты детям, сажать злоумышленников в тюрьму…

«Совершенно верно, — согласился циничный прагматик, ухмыляющийся в дальнем закутке моего рассудка всякий раз, когда благочестивый святоша впереди начинает лицемерить. — Но ты, наверное, забыла, что мы метим не в Верховный суд».

Это правда. Даже если я одержу победу, окружной судья стоит лишь на одну ступеньку выше судьи мирового. Под мою юрисдикцию попадут дела о хулиганстве, возможно, уголовные дела, разбираемые без присяжных; но я не смогу накладывать штрафы размером больше десяти тысяч долларов и отправлять обвиняемых в тюрьму на срок свыше двух лет.

«И тем не менее, — шепнул прагматик, — у тебя будет власть, власть, ничуть не умаленная своей незначительностью. Подобно тому, как песчинка, попавшая в ботинок, может сделать ходьбу такой же болезненной, как сломанная кость, ты сможешь задать жару преступникам и прочим злокозненным типам. И при твоем появлении в зале суда все будут вставать. Прокуроры будут обращаться к тебе почтительно. Окружной прокурор…»