Дочь часовых дел мастера

Я не понимала, что происходит, чем я заслужила такой экстравагантный и прекрасный подарок, но я знала свое место и ни о чем не спрашивала. Крошечные пуговки-жемчужинки змеились по моей спине от пояса до самой шеи, широкий кушак из бледно-голубого атласа мягко обнял талию.

Миссис Мак долго пыхтела за моей спиной, добиваясь полной гармонии, и то и дело обдавала меня своим влажным, тяжелым дыханием. Наконец она закончила, развернула меня лицом к себе и спросила, обращаясь ко всем присутствующим:

– Ну?

– Ну что ж, она хорошенькая малютка, – прокаркал Капитан, не выпуская изо рта трубки. – И голосок сладкий, что конфетка, – да, таких у нас еще не было. Настоящая маленькая леди.

– Нет, пока не совсем настоящая, – услышала я довольный голос миссис Мак. – Но мы ее отполируем: пара уроков этикета да несколько локонов, и будет леди что надо. Ну разве она не картинка, Мартин?

Взгляд Мартина я выдержала, хотя мне и не понравилось, как он на меня пялился.

– Ну, как тебе карманы? – спросила миссис Мак. – Карманы-то нашла?

Мои ладони скользнули по боковым складкам юбки вниз и нащупали две прорези. Карманы оказались глубокими – чтобы достать до дна, пришлось засунуть туда всю руку целиком. Ощущение было такое, будто к платью изнутри пришили два мешка.

Я очень удивилась, но, очевидно, так было нужно, потому что миссис Мак рассмеялась каркающим смехом и переглянулась с остальными.

– Вот и хорошо, – сказала она и облизнулась, как кошка, поймавшая птичку. – Теперь-то вы поняли? А?

– Теперь, конечно, да, – отозвался Капитан. – Отличная работа. Прекрасно, миссис Мак. Настоящая куколка: глядя на нее, никто ничего не заподозрит. Я предсказываю большую добычу. Разве найдется бессердечный человек, который откажется проводить заблудившуюся малютку до дома?

Наконец-то гость пошевелился.

По-моему, это первый из моих посетителей, кому так не хочется вставать и начинать новый день. Джульетта отлеживалась в постели до последнего, пока ее дети, которые уже встали и носились по всему дому, не являлись за ней и чуть не силком стаскивали ее с кровати, – но и она вставала с большей охотой.

Встану-ка я поближе к изголовью и посмотрю, как он себя поведет. Пора уже узнать. Одни гости – бесчувственные, я задеваю их, проходя мимо, а они и ухом не ведут. Другие, наоборот, чувствуют меня сами, без подсказки, как мой маленький друг, тот, что жил здесь во времена бомб и самолетов. Он был так похож на Бледного Джо.

Итак, попробуем. Сейчас я медленно, не спеша, подойду к изголовью и посмотрю, что будет.

И вот что я вижу.

Он вздрагивает, хмурится и вылезает из постели с таким видом, будто готов заколотить окно досками, – видимо, винит во всем сквозняк.

Чувствительный. Это хорошо, что я выяснила; буду с ним осторожнее.

То есть это, конечно, усложнит мне задачу, но в то же время я рада. Вечное мое тщеславие. Люблю, когда на меня обращают внимание.

Он вынимает из ушей беруши, которые всегда вставляет, ложась спать, и идет в ванную.

Фото двух маленьких девочек стоит теперь там, на полочке над раковиной, и он, закончив с бритьем, не уходит, а берет снимок и долго на него смотрит. За выражение, которое появляется тогда на его лице, я бы простила ему все что угодно.

Накануне вечером я слышала его второй разговор с Сарой. Он сказал ей, уже не так терпеливо, как в первый раз:

– Это случилось давно, с тех пор много воды утекло, – и потом, понизив голос, добавил ясно и медленно, и почему-то это было хуже, чем если бы он кричал: – Но, Сар, дети ведь даже не знают, кто я.

По всей видимости, он ее в чем-то убедил, потому что они договорились встретиться в четверг за ланчем.

Правда, потом он показался мне каким-то растерянным, словно не знал, что делать со своей неожиданной победой. Он взял бутылку эля, вышел на улицу и устроился за деревянным столом для пикника: Ассоциация историков искусства расставила несколько таких столов на лужайке у дикой яблони, откуда открывается вид на ручей Хафостед. По субботам там полно народу, посетители покупают чай, булочки и сэндвичи в кафе – оно теперь в старом амбаре, там, где когда-то ставили спектакли школьницы, – а потом пытаются донести все это до столиков, ничего не расплескав и не рассыпав по дороге. Но по будням там тихо, так что он сидел один, с бутылкой пива, смотрел на виднеющуюся вдали реку цвета вороненой стали, и я даже издалека видела, как напряжены его плечи.

Он напомнил мне Леонарда в то лето, много лет назад, когда Люси собралась передать дом и управление им ассоциации. Леонард тоже часто сидел на этом месте, надвинув шляпу на глаза, с неизменной сигаретой, словно приклеенной к губам. С собой он всегда носил небольшую сумку для инструментов, а не портфель, как многие, и в этой сумке было все, что, по его мнению, могло ему пригодиться. Раньше он был солдатом, это многое объясняет.

Мой молодой человек пошел на кухню – кипятить воду для утреннего чая. Двигается он слишком резко и поэтому наверняка прольет чай на стол, ругнется без злобы, сделает, обжигаясь, два больших шумных глотка, потом поставит чашку, чтобы остыло, а сам пойдет в душ.