Дочь Дома

Тут он припустил со всех ног и скрылся из виду. Они остались одни. Каждый боялся молчания другого и одновременно боялся заговорить. Время их свидания подходило к концу. Каждому было жаль ускользающих от них минут. Однако ничего нельзя было ни сделать, ни сказать. Не было ничего более значительного или важного, чем их любовь, а они не могли говорить о ней, поэтому шли вперед среди тесно обступившей их ночной мглы. Тоска в их сердцах и умах была гораздо красноречивее слов.

Они пришли к коттеджу. Джонни помог ей сложить снаряжение в холле.

— Ты уезжаешь рано утром?

— Как можно раньше. Мне хватит работы в Палате на целый день.

Ее радовало молчаливое соглашение, которое позволяло избежать бессмысленных вопросов. Она стояла у открытой двери.

— Всего хорошего, Джонни.

Он протянул ей руку:

— Всего хорошего, Мора.

Легкое соприкосновение их рук ускорило развязку. Джонни посмотрел на нее нерешительно, потом вдруг с неожиданной силой обнял ее. Это был поцелуй любви и в то же время разлуки. Он долго не отпускал ее, как бы желая запомнить это ощущение надолго, сохранить его.

Потом он внезапно отступил от нее, повернулся и зашагал вниз по дорожке. Было слишком темно, чтобы увидеть, как он уходил, но Мора услышала стук ворот, закрывшихся за ним.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

Десмонд заметил, что листья на деревьях вдоль Ганновер-террас пожухли и кое-где потемнели. Ему было интересно, заметила ли это Мора. Невероятно, думал он, как сильно он принимает к сердцу то, что дочери нет рядом с ним, чтобы сказать ей об этом.

Он взошел на крыльцо и открыл дверь собственным ключом. Дверь захлопнулась за ним с громким стуком, и в холле немедленно появился слуга Симпсон.

— Добрый вечер, Симпсон. Мисс Мора дома?

— Добрый вечер, сэр Десмонд. Мисс Мора приехала примерно час тому назад.

— Хорошо… Где она, в гостиной?

Симпсон принял протянутые ему шляпу и перчатки.

— Я полагаю, что она наверху, сэр Десмонд. Она говорила, что устала и собирается отдыхать.

Десмонд слегка поколебался, потом спросил:

— Не можешь ли сказать — ее машина на месте?

— О, да, сэр. Мисс Мора поставила ее в гараж, после того как занесла свои сумки.

— А Крис — он дома?

— Он был дома, сэр, и ушел опять.

— Спасибо.

Обмен репликами между хозяином и слугой был скудным. Слуги Десмонда всегда были высокооплачиваемыми, исполнительными и немногословными. Он предпочитал воспитывать их в этом духе. Десмонд повернулся и начал подниматься по лестнице. Позади был день, казавшийся таким же одиноким, как он сам.

Еще утром он дал себе слово побыть в уединении перед обедом с Морой и Крисом. Сами того не ведая, они не оправдали его ожиданий и вместо общения, которого он так жаждал, только продлили его одиночество. Он понимал, что его чувство обиды было неразумным, но это еще больше мучило его. Налив себе виски, Десмонд почувствовал утомление и неудовлетворенность.

Дети доставляют чертовские переживания, думал он, поудобнее усаживаясь в кресле перед окном, откуда ему были видны залитый солнцем парк и толпы людей на берегу озера. По озеру плавали парусные лодки. Он прикинул, что человек, выдававший их напрокат, недурно наживается, и от этих мыслей почувствовал грусть и раздражение. Эти лодки казались ему глупыми игрушками; они еле шевелились из-за безветрия. Он отодвинулся, нахмурившись, водя пальцами по бокалу; ему не очень нравилось то, что он видел из окна. Этот парк теперь принадлежит толпе. Вид из окна уже не тот, что был, когда он покупал этот дом. Чувство принадлежности к толпе претило Десмонду.

Его мысли снова вернулись к Море и Крису, ибо теперь, казалось, они отождествлялись с этой безликой толпой, прогуливавшейся под самыми его окнами. Крис снова куда-то ушел, а Мора лежала наверху. А ведь она должна была бы понимать, как сильно ему хочется поговорить с ней, какими долгими для него были десять дней ее отсутствия. Он негодовал даже по поводу неприятности, которая привела ее домой в этот час и не позволила провести день в Палате, как она планировала. В 9.30, когда он был у себя, она позвонила и сообщила, что ее машина сломалась недалеко от Колчестера и придется дожидаться, пока ее починят. Невозможно старая машина, думал он. Но он не собирался покупать ей новую, на которой она смогла бы убегать в этот проклятый деревенский коттедж всякий раз, когда освобождалась хотя бы на полчаса. С неохотой он согласился, что будет лучше, если она подождет там, чем поедет на поезде. Но, рассчитывая на ее присутствие, он слишком сильно скучал по ней весь этот день. Его огорчение становилось все сильнее.

Он стал капризным и раздражительным, потому что понимал, что его преданность дочери была раболепной. Вне пределов его досягаемости она была постоянной болью, от которой ему не было покоя. По временам ему хотелось, чтобы эта боль утихла, но он слишком привык к своим узам. Он был полон опасений и прибегал к ухищрениям в своих отношениях с ней. Казалось, он отпускал дочь на волю, как было в случае с коттеджем, но привлекал ее снова к себе, уверенно и постоянно.