Дочь друга

Врать отцу нет смысла, он узнает, обозлится и может поступить жестоко – забрать из моего ВУЗа документы и перевести в Новосибирский государственный университет. Что мне остается делать? На эти два месяца нырнуть с головой в проблемы семьи?

Не могу там жить. В нашем доме давно нет любви, вечные скандалы и упреки, обвинения и измены с обеих сторон. Я не занимаю ничью сторону, они оба виноваты, но я так устала за последние три года быть втравленной в их разборки, что с удовольствием сбежала в Москву, папа был пьян, когда отпустил, а потом не комильфо было забирать данное дочери слово.

Мама перестала звонить и жаловаться на отца, потому что мне резко становится некогда, когда она пытается вылить на меня груз своих проблем. Это не эгоизм, это психологическая защита, это мой предел, я больше не могу вывозить их ссоры. Этот год я шарахалась от парней, потому что мне страшно вступать в отношения, у меня перед глазами дурной пример. Они не разводятся, мучают друг друга. Мирятся – и три дня в доме идиллия, а потом месяц скандалов.

На детской площадке играются дети, мамы, с важным видом дымя электронными сигаретами, обсуждают своих чад. Мне не слышно, о чем они говорят, но я приблизительно догадываюсь – обсуждают, сколько раз срыгнуло их чадо, какого цвета был стул, какое лекарство лучше всего помогает сбить температуру. Я несколько раз каталась на детских качелях, и всегда одно и то же. Мне неинтересно, я тянусь к навесному шкафу и достаю пачку обычных сигарет, которую сама туда положила месяц назад. Прикуриваю, после первых двух затяжек закашлялась, потом вроде появляется легкость в голове, руки перестают трястись. Делаю еще одну затяжку, расслабляюсь.

— Опять?! — на балконе появляется Ваня, его голос звенит от злости. Фиксируя кисть, отбирает сигарету, сминает ее в руке и выбрасывает в окно. — Я тебе сказал, чтобы эту дрянь не видел у тебя в руках?! — продолжает выговаривать. Бесится.

— Я не курю, — почему-то хочется оправдаться. Перед ним не зазорно. К Ваньке у меня особое отношение. Он мой человек. Во всех смыслах мой, кроме страсти. Я даже могу прийти к нему ночью и уснуть рядом, если мне плохо. Так я в детстве только к родителям бегала. Тогда все было хорошо.

— Это ты пока балуешься! — орет Ванька. — Не заметишь, как подсядешь, Лада. Точно по губам дам, если еще раз застану, — машет перед лицом раскрытой ладонью, но мы оба знаем, что он не ударит.

Ванька сам иногда курит, когда ему плохо, но мне не позволяет даже приближаться к сигаретам. А я и не курю, мне не нравится запах и дым, но объяснить свое поведение могу только себе. Когда человеку эмоционально плохо, физическая боль может встряхнуть, не позволить сойти с ума, не скатиться в депрессию. Я в последнее время постоянно на пределе. Моя физическая боль – сигареты.

— Я не слышала, как ты пришел, — поднимая взгляд к его лицу. Знал бы ты, как я тебя люблю… братик. Разве так бывает – мы всего два месяца знакомы, но я его будто всю жизнь знаю.

— Поэтому к сигаретам потянулась? — рвано дышит, еще не успокоился. — Лада, последнее предупреждение, — строго, а я не даю обещаний, боюсь нарушить. — Что у тебя случилось? — уже спокойнее, прижимает к своему животу мою голову и целует в макушку.

Я не жалуюсь Ваньке на каждый звонок родителей, но он знает, что у меня в семье проблемы, знает, что отец хотел выдать меня после школы замуж за сына своего партнера, чтобы объединить капиталы. Настаивал, угрожал, давил, пока я сознание не потеряла и мне скорую не вызвали.

А еще Ваньке известны подробности моего изгнания из общежития с припиской «за аморальное поведение». А я всего лишь хотела поставить своих соседок по комнате на место. Задолбали каждую ночь парней водить. Те ко мне постоянно подкатывали по-тихому, когда соседки отворачивались. Сначала – «выпили-закусили», а потом пьяные в постель, а ты лежи и наблюдай, как их белые ягодицы пляшут в темноте. Не комната, а траходром. Попробуй уснуть под противные стоны и скрип старых кроватей, от которых зубы болеть начинают. Я учить в коридор сбегала, конспекты на подоконниках писала, но ни разу не наябедничала.

Сама решила с ними разобраться. За две бутылки водки договорилась с парнями, что они сделают мне длинную качественную запись со стонами, скрипами, шлепками и всей этой порнушной фигней. В самый интересный момент, когда мои соседки разбрелись со своими «мачо» по койкам, я включала запись, обломала им секс, когда на всю комнату не тихое «у-ум-м-м», а громкое «а-а-а-а… еще… глубже хочу… давай…». Когда на жалобу соседей прибежала комендантша, трое ушлепков единогласно сказали, что приходили ко мне. Мои соседки подговорили. Решили проблему – меня на улицу за нарушение дисциплины, а сами могут и дальше трахаться по-тихому.