Дочь Эрлик-хана

Гордон вспомнил рассказы о золотой жиле в этой горе и даже видел несколько необработанных слитков. Их владельцы клялись, что получили их от Черных киргизов. Но американца интересовало не золото, а месть.

— Это сказки для глупых детей, — сказал он, не повышая голоса. — А богатство, к которому я вас веду, — такая же правда, как эти горы. Скажи, Узун-бек, ты откажешься от птицы ради ее отражения в воде? Возвращайся к остальным и передай: пусть сидят тихо и не высовываются. Я скоро вернусь.

На лицах туркмен появилось недоверие, и Гордон заметил это.

— Поезжай один, Узун-бек, — сказал он. — И передай то, что я сказал. А вы пятеро — оставайтесь со мной.

Его слова немного успокоили туркмен. Узун-бек покосился на американца, злобно прорычал что-то себе в бороду и зашагал прочь, вниз по склону. Вскоре зашуршала галька, и топот его коня стих в лощине. Гордон и его сопровождающие тоже вскочили на коней и направились по извилистой тропе на юго-запад.

Тропинка заканчивалась в отвесных скалах, словно срезанных ножом, но густые заросли деревьев надежно спрятали Гордона и его спутников от постороннего взора. От этих утесов до следующего гребня пришлось пробираться по открытой местности, но все обошлось. Вскоре они уже спускались по склону гребня к речушке. В миле отсюда, ниже по течению, находился киргизский лагерь.

Гребень был значительно выше того, что остался позади. Прежде чем спуститься к самой речушке, Гордон велел остановиться, осторожно выглянул из-за камня и снова стал разглядывать лагерь в бинокль, который до недавнего времени принадлежал Юсуф-хану.

Похоже, кочевники и в самом деле не ждали опасности. По-прежнему не отводя бинокль от глаз, Гордон взял восточнее и обратил свой взгляд на перевал, за которым в лощине оставались туркмены. Как ни странно, там ничего не происходило. Зато чуть в стороне он увидел нечто интересное.

В нескольких милях к востоку, в высоком гребне скалы, кто-то словно вырезал небольшое углубление, а потом насыпал туда горсть черного риса, но не рассчитал, и теперь зерна посыпались наружу. Несомненно, там было множество всадников, и они скакали во весь опор. Но расстояние было слишком велико, чтобы определить, кто они такие.

Обернувшись, Гордон молча махнул рукой. Через несколько мгновений они уже мчались к речке, скрытые от лагеря высоким перевалом. Гордон хорошо знал дороги, ведущие в Йолган, и был уверен, что скоро встретит всадников и получит ответ на свой вопрос.

На берегу его ждало еще одно открытие. На полоске мокрого песка, у самой воды, среди отпечатков множества подков, темнел один след, явно оставленный сапогом европейца. Не исключено, что один из киргизов щеголял в трофейных сапогах. Но скорее всего, именно англичане побывали здесь. Они перешли ручей вброд и направились дальше на запад, по бескрайней холмистой равнине.

Если так… Почему кочевники, ненавидящие иноверцев, мирно приняли Ормонда и Пенброка? Ормонд умел убеждать, но как ему удалось договориться с киргизами? Может быть, даже о том, чтобы проводить их с Пенброком до Йолгана? Единственное объяснение было таким: одно из племен приняло у себя чужаков в пику соседям, с которыми враждовало.

Гордон никогда не слышал, чтобы киргизы, кочующие в здешних местах, проявляли дружелюбие к европейцам. Но факт оставался фактом. Англичане, которых он искал, каким-то образом оказались в лагере кочевников и не просто остались живы, но и продолжили путешествие вместе с ними.

Из раздумий его вывел выстрел винтовки. Кто-то стрелял в его сторону, хотя и с большого расстояния. Гордон поспешно спешился, прыгнул в воду и нырнул. Речушка была мелкой, но ее глубины хватило, чтобы проплыть сколько хватало дыхания. Выскочив на берег, американец бегом поднялся на вершину холма и затаился в траве. Здесь его не могли заметить ни всадники, ни кочевники в лагере, тем более что уже начинало смеркаться, и быстро взбежал на холм, закрывавший его от врага. Зато ему самому лагерь был виден, как на ладони.

Всадники — те самые туркмены, которых он вел, — атаковали лагерь. Взобравшись на гребень холма, они обрушились на кочевников, как снежная лавина. В их визге и криках, равно как и в жестокости, с которой они расправились со своими жертвами, не было ничего человеческого. Пастухи, охранявшие отару в стороне от лагеря, даже не успели предупредить своих — как и кочевники, которые еще пытались соорудить некое подобие заграждения из повозок и палаток.

В воздух взвились стрелы, раздалось несколько выстрелов из нарезных винтовок, но это было все равно, что стрелять в селевой поток. Несколько разбойников упали, но это лишь разозлило туркмен. Киргизам пришлось хуже: при первом же залпе их ряды заметно поредели. Нападение было внезапным, как налет саранчи. Прежде чем кочевники успели что-либо сообразить, туркмены уже ворвались в лагерь. Впрочем, даже если кто-то из часовых успел забить тревогу, это ничего бы не изменило.