Издав последний звериный крик, Ормонд с залитым кровью лицом еще мгновение пытался удержаться на ногах, но затем качнулся и полетел в пропасть.
Гордон без сил опустился на камень, внезапно заметив, как страшно дрожат все его мышцы. Выпустив саблю из рук, он уронил голову на руки и начал уже впадать в забытье, когда вдруг крики, раздавшиеся откуда-то снизу, вернули его к реальности.
— Эй, Аль-Борак! Сейчас только что мимо нас пролетел человек с разрубленной головой! Ты его убил! А сам ты цел или ранен? Что нам делать? Мы ждем твоих приказов!
Гордон поднял голову и взглянул на солнце, которое как раз поднималось над восточными пиками, окрашивая малиновым цветом снежную вершину горы Эрлик-хана. Он отдал бы все золото монахов Иолгана за то, чтобы ему позволили сейчас лечь и поспать хотя бы час. Но его работа еще не была завершена, и он не имел права отдыхать. Поэтому, с трудом поднявшись на ноги, Аль-Борак подошел к краю пропасти и, держась за выступ, наклонился над ней.
— Садитесь на коней и скачите, собачьи дети! — с трудом выговаривая слова, крикнул он. — Скачите вперед, а я пойду вдоль гребня. Отсюда я вижу место за следующим выступом, где я смогу спуститься на тропу. Йогока возьмите с собой; он заработал свою свободу, но он получит ее не сейчас.
— Поторопись, Аль-Борак! — раздался снизу нежный голос Ясмины. — До Дели еще так далеко и столько гор еще лежит впереди!
Гордон вложил саблю в ножны и засмеялся, и эхо многократно повторило его смех. Туркмены сели на коней и выехали на тропу, затянув тут же сложенную песню в его честь, называя в ней Гордона «сыном меча», а человек, которому посвящалась эта песня, смеясь, шел по гребню горы и не щурясь смотрел на солнце.