Дочь генерала

— И все-таки не будем спускать глаз с полковника Кента, у него своя программа действий. Отличная от нашей.

Глава 19

Кэл Сивер сказал, что закончена обработка кабинета Энн Кемпбелл, точнее, того, что было ее кабинетом, поэтому я устроился на ее диване и, вставив кассету с видеозаписью одной из ее лекций по психологическим операциям, включил плейер. Вокруг меня тут и там трудились люди, изучающие микроскопические частицы, оставшиеся после смерти человека, то, что обычно называют сором, — волоски, волоконца, пыль, сальные и иные пятна на предметах.

Сами по себе волоски, волоконца и прочее — вещи безобидные, но если, к примеру, в буфете Энн Кемпбелл найдена бутылка виски с отпечатками пальцев, допустим, полковника Фаулера, то существуют два объяснения: либо Фаулер дал ей эту бутылку и она принесла ее домой, либо он был у нее в доме. Но если пальчики полковника обнаружены на водопроводном кране в ее ванной комнате, то это свидетельствует о том, что он действительно был в ее доме. Эксперты сличили новые отпечатки с теми, что у них были, но, кроме моих следов, Синтии, Энн Кемпбелл и полковника Кента, что тоже имеет двоякое объяснение, других совпадений пока не обнаружили. Потом они найдут отпечатки пальцев шефа полиции Ярдли, но опять-таки, поскольку он прикасался к вещам, у него есть объяснение. Они установят, что некоторые отпечатки принадлежат Муру, но это ничего не даст, поскольку он был ее начальником и соседом. Теперь у нас нет доступа в дом Энн Кемпбелл, и красноречивые свидетельства вроде следов на водопроводном кране найдет Ярдли, а не мы. Его люди обработают весь дом, и нежелательные следы, оставленные, например, его сыном, будут стерты.

Зная, кто бывал у нее дома, можно, конечно, дойти и до убийцы, но только путем длительного, изобилующего пробами и ошибками расследования. Выяснив, кто побывал в ее полуподземном будуаре, легко составить список фигурантов, которые вдруг поняли, что они потеряют, если не подчинятся ей. Но сейчас этот будуар для нас недоступен. Вдобавок и этот путь при всей своей живописности мог привести в тупик.

Гораздо важнее знать, кто побывал там, где совершено убийство. Мы практически установили, что там был полковник Чарлз Мур, но в какое именно время он находился и что конкретно делал — нуждается в уточнении.

Теперь полковник Уильям Кент. Человек, у которого возникли проблемы по службе, не говоря уже о том, что ему предстоял малоприятный разговор с миссис Кент. У меня, слава Богу, таких проблем нет.

Собственно говоря, Кент сам признался в половой распущенности, использовании служебного положения и поступках, недостойных офицера, — если назвать только три обвинения, которые может предъявить ему Главная военная прокуратура. В делах об убийстве преступники часто приносят на алтарь Фемиды небольшие жертвы, надеясь, что богиня примет их и станет искать того, кто должен принести в жертву жизнь, где-нибудь в другом месте.

Характеристика, которую Синтия дала Кенту, ценна вдвойне, потому что никто не заподозрил бы в нем страстного ревнивца. Она интуитивно уловила то, чего не понял я. Теперь мы твердо знали, что полковник Уильям Кент состоял в половых отношениях с капитаном Энн Кемпбелл. Не верю, что он трахал ее из спортивного интереса. Следовательно, Кент был влюблен в нее...

Хорошо, когда у следствия полно экспертов, можно приврать и припугнуть подозреваемого, хотя инструкции на этот счет молчат. Нужно только знать, что он был там-то и там-то и делал то-то и то-то. Тогда, бывало, сплетешь словесную удавку, надавишь на подозреваемого, и он готов. Таким манером я и вытянул из Кента самообвинения.

Мои мысли возвратились к экрану. Энн Кемпбелл стояла передо мной и говорила, обращаясь прямо ко мне. Мы словно смотрели в глаза друг другу. На ней была летняя форменная зеленая юбка и рубашка с короткими рукавами. Иногда она отходила от кафедры и становилась у самого края возвышения. Ее движения, жесты, выражение лица были свободны, разнообразны и красноречивы.

Вопреки распространенному мнению о необщительности Энн Кемпбелл, на лекции она выглядела совершенно иной. Улыбалась, смотрела прямо в глаза тому, кто задавал вопрос, смеялась собственной шутке или остроумному замечанию кого-нибудь из сотни слушателей, собравшихся в зале. У нее была соблазнительная привычка откидывать голову, смахивая с лица длинные светлые волосы. Иногда Энн, задумавшись, закусывала губу, с интересом, широко раскрыв глаза, выслушивала какую-нибудь забавную байку, каких полно у бывалых солдат, или сама задавала каверзный вопрос. Словом, на кафедре стоял не запрограммированный манекен, бубнящий заученные фразы — таких лекторов-манекенов хватает и в армии, и на гражданке, — а живая женщина с пытливым умом, тонко чувствующая, когда говорить и когда самой слушать, увлеченная своим несколько необычным предметом. Временами камера проходила по рядам. Мужской аудитории явно нравилось то, что Энн слышит и реагирует на их шутки.