Дочь генерала

На скамейке у церкви под роскошной плакучей ивой сидел человек с посохом и глядел вдаль. От него исходили незримые волны покоя, того самого, который от опытной мудрости. Откуда он взялся? Куда идет? Сергей присел рядом и, не зная что сказать, молчал.

− Иногда сказать нужно так много, что лучше помолчать, − произнес неожиданно незнакомец глуховатым голосом. − Не правда ли, брат?

− Мне в самом деле хочется тебя расспросить, − признался Сергей.

− Вижу, − прошептал тот, не отрывая глаз от горизонта. − Странствую я.

− Давно?

− По меркам вечности — секунды. По человеческим − вечность.

− Не понимаю.

− Значит и не надо. Незнание − сила! Павлу Фивейскому стоило узнать только первую строчку из Псалтири и ушел он в пустыню, и стал выше самого Антония Великого. А иной все энциклопедии в голову себе утрамбует, ну все знает… А спроси его, что с ним будет, когда ангел смерти через минуту возьмет его душу, и услышишь какую-нибудь галиматью про астралы, буддийскую нирвану и воландовский покой. Сколько я этого наслушался!.. Знаешь, человеческий разум без просвещения Духом святым настолько элементарен и предсказуем, что вряд ли он может обмануть даже первоклассника воскресной школы. Откроет такой умник рот, а ты уже заранее знаешь, что он скажет. И что за его словами стоит. Или кто…

− Говоришь, «незнание − сила»? Это звучит парадоксально.

− Так христианство и есть величайший парадокс человечества. У нас все наоборот. Все противоположно мирскому. Вместо смеха − плач, вместо богатства и процветания − ничтожество, от славы бежим, от похвалы отшатываемся. Вместо осознания успешно прожитой жизни − «где сатана, там и я буду» Пимена Великого.

− Скажи, странник, ты об этом размышляешь в пути?

− Нет, Сергей, я вообще не размышляю. Молюсь и созерцаю. Когда хорошо, плачу; когда плохо, славлю Господа… − внезапно замолчал, будто что-то недоговаривая.

− Что? Что еще? − спросил Сергей.

− Так… тени прошлого… знаешь, брат, иной поступок за пару секунд совершишь, а каяться приходится столько, что тебе, христианину от рождения, и представить невозможно. Может быть потому, что именно с тобой этого не случалось.

− Ты откуда-то знаешь мое имя. Может, свое откроешь?

− Иосиф.

− Мне кажется, тебе, Иосиф, пришлось много пройти. Где ты успел побывать?

− Везде, − вздохнул тот. − И не раз. Так вот и хожу, год за годом… только от себя никуда не уйду: «грех мой предо мной есть выну». Крест − это такая ноша!..

Иосиф вынул из-за пазухи темный крест из цельного куска дерева, приложился к нему и приблизил к лицу соседа. Касаясь губами гладкой поверхности плотного дерева, Сергей вдохнул тонкий аромат, который через ноздри сразу проник в грудь и разлился там приятным теплом.

− Это часть того креста… Самого главного. Чего только с ним не происходило. Я его в огонь бросал, в воду. Крали его у меня. Продавал… А он всякий раз ко мне возвращался. И жег мне сердце, и лечил его. Видимо, и на Страшном суде мне с ним в руках стоять.

− А как он тебе достался?

− Обычно: с мусорной свалки. Той самой, где его потом целиком обнаружили. Я отщепил часть и вырезал его себе на память.

− Значит, это чудотворный крест? А то ведь есть такие, нерукотворные.

− Да нет, этот − рукотворный. Но чудотворный, конечно. За ним тянется целый шлейф чудес.

− Ну, расскажи, расскажи, Иосиф, как там в других странах? Есть ли вера?

− Конечно есть. Иной раз в мрачном месте такой луч света в человеке блеснет, что диву даешься. Только знаешь, долгая жизнь научила меня больше на свою веру смотреть, которая в собственном сердце. Там ведь в маленьком казалось бы объеме живет целая вселенная. И я не думаю, что у младенца эта вселенная меньше, чем у самого великого святого. Просто святой ее терял, потом вновь обретал, поэтому и ценит это незаслуженное богатство больше.

− Ой, Иосиф, что-то ты загадками говоришь, − протянул Сергей, − мне тебя трудно понять.

− Да не переживай ты, брат. Иди по своему пути с верой и молитвой и, поверь, мы с тобой встретимся в одном пункте − конечном − под названием «Прощение». И ты меня прости.

Странник встал и быстро зашагал вдаль, оставляя за собой облако легкой золотистой пыли. Сергей, проводив его взглядом, опустил глаза и просидел так до самой темноты. Всю ночь он провел за столом, покрывая тетрадь плотным текстом, почти без помарок. Прилег на постель, часа на три провалился в глубокий сон. Проснувшись, улыбнулся, умылся и на одном дыхании прочел молитвенное правило. На цыпочках вышел из спальни. На кухне Харина засадила его за стол. Он выпил большую кружку молока с теплым хлебом. Сунул подмышку тетрадь и вышел наружу.

После уютной полутени комнаты и густого мрака сеней, солнце внезапно облило его порывом солнечного ветра. Сергей на миг прикрыл глаза ладонью, проморгался и быстро пошел в сторону холма у самого горизонта. Под ногами россыпью алмазов сверкала роса, над головой в полнеба светило солнце. Прохладный воздух, густой, золотистый, как абрикосовая наливка, поднимал от земли прозрачный туман, вибрировал птичьими трелями, сиял внезапными радугами и разливал всюду потоки света.