Дочь генерального секретаря

Ночью на кухне он открывал окно и, просыпая табак, разминал папиросу. "Север" - пятого класса. Из расползшейся пачки. Упираясь локтями, улетал в темноту, оставляя свой кокон в шлакоблоке. Ангел отчаяния. Всевидящий, отрешенный. Над горящим в ночи Подмосковьем. Над этой гангреной коммунизма вширь и вглубь. Каждый понял, никому не дано изменить. Только он червячок, человечек, вопрос. Продолжает пульсировать. Бьется, трепещет. Мол, зачем?

Она не спала.

- Ты не молчи...

- А что тут скажешь?

- А ты скажи. И я останусь...

Он молчал.

- Уехать мне?

- Уехать.

- Почему?

- Потому.

- Потому что не любишь?

- Потому что, - сказал он, - люблю.

За три дня до развязки заставили выйти - и на воздухе засаднило. Прячась за лакированной твердью двери, он приоткрыл на цепочке.

- Кто это был?

Он подал телеграмму из-за Урала.

Вылетаю с любовью Альберт тчк

- Странно, - сказала Инеc. - Так и не поняла я вас, русских. Действительно, может быть, тайна?

- Может быть.

- А какая?

- Не знаю. Пустота...

После второго захода - "Si tи те permets"* - Альберт расстегнул свой мундир, в вырезе майки белая кожа шла пятнами.

- Разбавляет... Друг мой разбавляет. Водой. В литровой бутыли с притертой по-химически пробкой был спирт. Бокалы хрустальные.

- Не могу, друг, позволить.

- Раньше мог. Он на все был способен, Инеc. Кроме любви... - Выдохнув, он запрокинулся и приложился к своему кулаку. - Х-ха. Экзистансу искали мы в совреальности. Спросишь, как это выглядело? Видимой стороной? Крайним релятивизмом. Отношения, личность... Это все побоку. С кем попало. Ё...й мистик оргазмов. Мальчика с толку сбивал. Мол, границы - это только внутри. Инеc? Ти m'епtends?**

- Je t'entends, Albert***.

- И заметь, не Камю. Человек действия. Напрямую. Не его бы теории, я в другом бы мундире сидел. Legion etrangere****...

* С твоего позволения (фр.)

** Ты меня понимаешь? (фр.)

*** Я тебя понимаю... (фр.)

**** Иностранного легиона (фр.)

Он поет. Сначала без слов напевает пластинку, что крутилась когда-то по ночам у Нарциссо. - Ле солей э ле сабль... Но годы любви - тю мантан сэт ир-р-репарабль... Он не может. А я вот могу. Все! Не хочу, что могу, а могу, что хочу. Тю мантан?

- А я нет. Не могу.

- Почему?

- Семя свое исцеляю. Хромосомы.

Альберт вывинтил с хрустом.

- Не поможет. Мутанты. Чтоб воскреснуть, должны умереть.

- Ну, давай. Будет, будет...

- Инеc, за тебя!

90° это... это - глаза прикипают. К глазам.

- Сейчас я скажу.

- Что?

- Что запретили. Чего мне нельзя... - Альберт ухмыльнулся и всхлипнул - изумленно. Глаза помертвели, стекленея.

- Сделай что-нибудь, - говорила Инеc. - Ну... Изо тра у него вздулся и лопнул пузырь:

- Друзья, я убил... Человека.

Александр наложил свои руки ему на погоны.

- Успокойся. Все тут свои.

И захлебнулся. От удара под ложечку. Засмеялся, но внутренне. Вслух же не смог. Только выдавил:

- Друг...

И влетел в угол с вертикальной железной трубой. Пришел он в себя на проигрывателе. Из конверта со сверкающе потным от ярости -"It's a man's world!"* - черным певцом вынул полдиска. Вдали на полу - прозрачный стеклянный кирпич, еще почти полный. Он все понимал, начиная с армейских полуботинок, на которые нависали, ломаясь по стрелке, брюки. Сверху ботинки блестели - сунул под вращение щетки в аэропорту. Снизу грязь, привезенная из-за Урала. Через бортик тахты Инеc подала ему ложку. Супную. Гладковыпуклый холод на челюсть. Неужели ломал?

* Это - мир мужчин (англ.)

- Убил он... Тоже мне сверхчеловек. Дай руку, - протянул Александр как "хайль Гитлер". И был поднят рывком.

- Хайль, Альберт. Я насквозь тебя вижу.

- Потому что такой же. Зиг хайль, Александр.

Он ударил и промахнулся.

- Бой с тенью, - сказал Александр. - Обучили?

Спьяну он не поверил финту, и Альберт улетел ему за спину, кулаками вперед.

Инеc вспрыгнула на тахту.

Сколько пыли, сколько солнечной пыли... Развернувшись, Альберт наступал:

- Потому что! - и бил. - Энтропия закрытых систем! И не только Москва! Сверхдержава еще загорится! Сама!

Александра притерло спиной. Дверцы треснули. Ломая фанеру перегородок, они провалились. Вместо кляпа Альберт заталкивал с языком ему "слипы". Отдай ее мне... Ты молчи! - и затылком приложил о цемент. - Шанс мне дай. Обожди ты! - и снова по цементу. - Дай возникнуть. Дай выбраться... Друг, Сашок. Ты ж Россию любил? Что же ты, падло, стране изменяешь? Ты ж себе изменяешь, себе! - Ударил в левый глаз и заплакал. Ослабевая, обливая слезами, зубами он вырвал трусы и впился поцелуем, при этом кусая, - ну, с-сука.

Сбросив его, Александр продрался наружу.

К воде. К ледяной...

Но она еле теплая. В зеркало улыбался Альберт. В кровь разбитый. Александр был не лучше.

- Только глаза от нее и остались... Отдай.

- Послезавтра она улетает. До послезавтра.

- Иди на х...

- Скажешь, любовь? Не способен.

- На все я способен.

- А убить человека? - Альберт снял со стекла его станок. Вывинтил "Жилетт" и резанул по воздуху. - "Любовь"... Знаю, что ты задумал. Что у тебя на уме.

- И в мыслях читать научили?

- А это наш долг. Предупреждать преступления. До того, как свершилось.