Дочь гипнотизера. Поле боя. Тройной прыжок

В полумраке, обласканная луной, тускло сияла бронзовая статуя легендарной пловчихи. Из-под стола протянулась угловатая тень, которую Лавров принял за плоский труп директора.

Он зажег свет, неожиданно яркий.

Директор лежал, вытаращив глаза и свесив черный язык. Блестела струна, узлом взрезавшая горло. Игральные кости, выпавшие из скрюченных пальцев, показали нагнувшемуся два и три. Под потолком, вокруг лампы медленно, тяжело кружила большая серая птица… «Gott ist tot», зачем-то подумал Лавров, «Gott ist tot».

Лиля уже была в постели, накрывшись с головой одеялом. Лавров прошелся по комнате в нерешительности: тащить в сон еще одну загадку, впутывать Лилю в новый кошмар, наполнять безобразным будущим — грустная участь. Если бы смотритель был на месте, Лавров поделился бы с ним увиденным и тем самым переложил бы на него половину того, что произошло. Но смотритель отсутствовал. Он так и не принес новой картины взамен унесенной. А как бы хорошо смотрелась сейчас на стене ну хотя бы «Девушка с персиком»!

Ни он, ни Лиля не спали всю ночь, ворочаясь, забываясь только для того, чтобы еще сильнее подстегнуть бессонницу — два и три, два и три, два и три… Я — два, она — три. Только под утро Лавров провалился куда-то вверх, в мягкое нутро розовеющих небес…

«Вставай, опоздаешь на тренировку!» — Лиля в своем белом платье, с подведенными золотой тушью глазами склонилась, как ангел. Но Лаврову было уже не до тренировок…

После того как схлынула волна переполоха, утихли вопли и топот беспорядочной беготни, остались три версии смерти директора. По одной старик умер от удушья. По другой — выбросился из окна. По третьей, увы, самой популярной, несчастный погиб в объятиях бронзовой статуи. Многие, кого Лавров расспрашивал, говорили, что уже не верят никому и ничему…

На похоронах собралось много неизвестных Лаврову лиц, пожаловали чиновники из министерства, особо важные персоны в малиновых пиджаках, наконец, веселой гурьбой подвалили певцы, музыканты и композиторы.

Ло и Лу принимали соболезнования. Обе были в черных цилиндрах с вуалями, в пышных черных юбках, в коротких черных чулках, обе — в восторге от своего наряда. Глядя на Ло и Лу, Лавров вспомнил свое давнее сравнение этих девиц с ассистентками фокусника — они и впрямь готовились к какому-то трюку, отводя на себя внимание зрителей. Говоря вульгарно, а как еще прикажете говорить о смерти, директор сыграл в ящик с двойным дном. И в то время как он, по всем расчетам, уже выходил из огненной реки на стеклянный берег, где его дожидалась дева с головой рыси и ногами цапли, его сухой остаток, запертый в роскошный гроб, продолжал вносить сумятицу в умы, не отличающие «преставился» от «представился».

Среди пришедших на похороны спортсменов больше других было футболистов, напоминающих грибы сморчки, и бадминтонщиц, похожих на заросли осоки: у одной, как не преминул заметить Лаврой, сережки в виде божьих коровок, а у другой и вовсе — сапфировые мухи. Метательницы диска пришли со своими дисками, которые ярко вспыхивали на солнце, выглядывающем из-за туч. Трясогузкин хвалился новыми кедами, но по-прежнему надрывно кашлял и кутал горло. Массажистка Валя одиноко жестикулировала, должно быть, разговаривая сама с собой.

Эльвира показалась в окне и скрылась.

Птицын в стороне нашептывал что-то смотрителю, задумчиво перебирающему бороду. Он вообще много суетился, бегал, распоряжался, куда положить венки, в каком порядке выступать…

Напрасно Лавров искал в толпе Лобова. Негодяй исчез.

Ждали репортера из газеты, Мерцалова, но тот так и не соизволил явиться.

Через несколько дней стало известно, что новым директором назначен Птицын. «Так ему и надо!» — подумал Лавров вслух, а про себя добавил: «Пора брать высоту».

Глава одиннадцатая

С первой попытки, в полдень, при большом стечении народа, легко и уверенно поставив рекорд, проведя затем полусознательную неделю в руках опытных хирургов и костоправов, Лавров безропотно согласился на уговоры Лили вернуться домой. Убедившись, что он с горем пополам может передвигаться, Лиля уехала прибрать квартиру и договориться с Бобом о машине, чтобы забрать его на следующее утро. Боб, тот самый, в существовании которого Лавров наивно сомневался.