Дочь Господня

Электричество в его квартире отключилось, впрочем, как и во всем городе. Зато в наличии имелся великолепный камин в комплекте с богатым запасом дров и угля. А в баре нашлась заботливо припасенная бутылочка отличного красного «Санджовезе». Такое вино, конечно, приятнее пить не в одиночку – растянувшись на пушистой овечьей шкуре, устилающей пол перед камином, а в компании какой-нибудь симпатичной во всех отношениях молодой особы, причем – именно на шкуре.

– Хотя потом можно и в кровать перебраться! – вслух размечтался Конрад, попивая вино и закусывая его тонко нарезанными ломтиками сыра. – И девушка подходящая у меня на примете имеется… – он грустно вздохнул, представив, что она, возможно, все еще бродит по заснеженным городским улицам, озабоченная своими тайными делами. – А ведь я ее в гости звал! – вервольф вздохнул еще разочарованнее. – Нет, я же не насильник какой, я бы даже приставать к ней не стал, – он меланхолично посмотрел на огонь сквозь хрустальный бокал, доверху наполненный благородным напитком. – Или бы все-таки стал?

Майер перевернулся на живот, положил подбородок на руки и вопросительно уставился на фотографию Селестины, прислоненную к тарелке с ветчиной, словно ожидал, что сейчас она по достоинству оценит его сугубо теоретические домогательства и выдаст остроумный ответ. Но портрет, естественно, молчал.

– Тьфу ты, черт! – сердито проворчал вервольф, обиженно отворачиваясь от фото. – Не хватало еще влюбиться! А что, возможно, любовь с первого взгляда все же существует. – Он снова обратился к портрету: – А ты, милая, что об это думаешь?

На губах Селестины играла загадочная улыбка.

– Старею! – критично подвел итог Конрад, испытывая острое желание пожалеть самого себя. – Не смог девушку очаровать, стыд и позор на мою голову! Кретин! Разрешил ей уйти. А без нее сейчас так тоскливо и одиноко – хоть волком вой! – он и в самом деле испустил короткую, душераздирающую руладу, должную означать смертную тоску несправедливо покинутого самца. – Мда! – он одним глазом заглянул в почти опустевшую бутылку. – И кто придумал умную фразу о том, что истина – на дне? Нет там ничего! Ну, если только еще пара глотков, – он поднялся, слегка покачиваясь. – Пойду-ка я баиньки. Один!

Конрад крепко прижал к груди фотографию в пластиковом пакетике, наступил в блюдо с сыром, выругался и, не раздеваясь, залез под толстое верблюжье одеяло. Любовно прикоснулся губами к нежным устам девушки на портрете, поставил фото на прикроватную тумбочку и через две минуты уже храпел вовсю, убаюканный эротическими мечтами и согретый растекающимся от камина теплом. Последней его связной мыслью стало желание увидеть ее во сне. Так оно и произошло. Но ночное видение оказалось ужасным. Конрад проснулся на рассвете, напуганный непонятным сном, в котором он ясно видел Селестину, опутанную ржавыми цепями и уложенную в массивный каменный гроб. Она звала его на помощь. А вервольф, обезумевший от горя и отчаяния, искал, но нигде не находил свою рыжеволосую возлюбленную, хоть и отчетливо слышал ее жалобные призывы…

Конрад оторвал голову от подушки и посмотрел на часы. За окном едва заметно светлело. Ночь шла на убыль. Стрелки показывали пять часов утра. Майер задумчиво почесал бритую голову и перевернулся на другой бок. Большой карнавал начинается сегодня, в девять вечера. А в такую безбожную рань встают только дураки и трудоголики!

Комнату огласили новые раскаты еще более заливистого храпа.

Я слегка согнула колени, выставила вперед правую ногу и положила левую руку на ножны Кото, указательным пальцем упираясь в цубу. Красноречивая поза, не только предваряющая извлечение кэна из ножен, но и согласно правилам кэндо – этикета воина недвусмысленно отображающая неуважительное отношение к противнику. Типа:

Враг – трепещи, ведь я с тобой

Готов начать смертельный бой!

Очень, кстати, подходящая для кодекса настоящих самураев фраза! Но, похоже, Андреа в искусстве иайдо не разбиралась совершенно и моего показного бахвальства не оценила. Она окинула меня презрительным взглядом и снисходительно улыбнулась, демонстрируя свое не вызывающее сомнения лидерство в запутанной цепочке семейной иерархии.

– Может, для начала все же поговорим по-товарищески?

– Пьемонтский волк тебе товарищ! – несговорчиво буркнула я.

– Так значит, да? – хмуро протянула стригойка. – Нарываешься, значит? И почему, спрашивается, все люди такие тупые и упрямые?

– А это ты у Дарвина спроси! – издевательски брякнула я, вспомнив теологические изыскания Натаниэля.

Стригойка удивленно расширила глаза.

– С каких это пор ты атеисткой стала? Ведь вроде бы сей ученый муж объяснял природу происхождения человека сугубо естественными процессами и причинами, начисто отрицая какое-либо участие Бога.