Дочь Господня

Он — высокий и широкоплечий, нависал над ее непокрытым затылком, опасаясь вспугнуть резким движением или неосторожным словом. Рядом с ним она выглядела маленькой девочкой, немного испуганной и неуверенной в себе, но уже прирученной и готовой повиноваться. Епископ улыбнулся. Он взял ее узкую ладонь и галантно поднес к своим губам:

— Збышек! — без лишних церемоний представился мужчина.

— Маргарита! — торопливо ответила она, поднимая золотистые ресницы, кажущиеся особенно прекрасными в предзакатных сумерках, окутывающих тихий монастырский сад.

— Какое чудесное имя! — искренне восхитился епископ, лукаво прищуривая глаза. — Вблизи тебя я ощущаю себя старым и неловким. Как звали того пожилого чародея-чернокнижника в книге Гете, влюбившегося в красавицу Маргариту?

— Фауст! — послушно подсказала девушка, поспешно выдергивая ладонь из его сильных пальцев. — Но тех влюбленных свел Сатана…

— Грех — в любом случае грех! — сурово кивнул епископ. — Даже если он нужен самому Господу!

Маргарита смутилась и настороженно отступила на шаг назад, готовая убежать в сей же миг. Прозрачные очи пытливо глянули из-под ресниц.

— Это означает, что мы должны ослушаться Гавриила?

Красивое лицо прелата красноречиво отобразило все владевшие им колебания. Он сосредоточенно помолчал, но потом все же решился.

— Кто мы такие, чтобы нарушать волю Спасителя?

Уголки нежных девичьих губ плутовато поползли вверх.

— Аминь! — набожно шепнула она, но ее голос таил в себе все греховные соблазны мира. В малышке Маргарите проснулась женщина — влюбленная, капризная и требовательная.

Збышек глухо застонал, порывисто схватил обе ее руки и крепко сжал их.

— Дитя мое, понимаешь ли ты, что даже безвинно сотворенный грех всегда возвращается сторицей?

Выпуклый лоб Маргариты залился яркой краской гнева.

— Лучше совершить и пожалеть, чем жалеть об несовершенном! — почти выкрикнула она, отвечая ему смелым взглядом в упор. — И потом, мы же оба этого хотим, не так ли?

Теперь смутился епископ. Несколько томительно долгих минут он безуспешно боролся с собственным сердцем и вскоре сдался, в глубине души несказанно радуясь проявленной слабости. Последний луч солнца благославляюще позолотил кудри Маргариты, рисуя светлый нимб вокруг ее прелестной головки. И епископ не устоял:

— Моя келья находится на третьем этаже левого крыла… — не договорив, он круто развернулся и, нервно сжимая кулаки, зашагал прочь, чуть не путаясь в развевающихся полах шелковой лиловой сутаны. Маргарита очарованно смотрела ему вслед. Она уже не боялась!

Архиепископ Збышек молился — так откровенно и истово, как не разговаривал с Господом уже лет десять. Огонек свечи едва теплился, выхватывая из темноты фрагменты старинной потускневшей от времени иконы в тяжелом серебряном окладе. Слабое теплое пятнышко света металось в такт тяжелому мужскому дыханию, освещая то сухие, искривленные страданием губы Спасителя, а то полуприкрытые опухшими веками глаза — то ли осуждающие, то ли равнодушные. Коленопреклоненный прелат все пытался встретиться взором с нарисованным образом, но Господь упорно отводил расширенные мукой зрачки, не желая брать на себя ответственность за готовящийся грех. Епископ отчаянно заскрипел зубами. Он тщетно взывал к Гавриилу, но архангел не появлялся. Збышек злился. На всех: на ангела-соблазнителя, на Бога с его далеко идущими планами, на самого себя — слабого и сознательно поддающегося искусу. Душа епископа страстно взывала к душе Маргариты, способная думать лишь об одном — только бы она пришла. Но оставшийся здоровым и непомутненным рассудок противился и кричал — нет, не приходи. Прелат измучался ожиданием, ежеминутно переходя от надежды к отчаянию и обратно. Сердце его терзалось сомнениями, металось, разрываясь на две половины. Збышек твердо знал — плодом этой ночной встречи станет дитя, столь угодное Господу — его будущий воин, защитник и охранитель. Избранный, зачатый незаконно, но призванный носить небесный чин серафима. Ведь чем ценнее дар — тем дороже плата за его обретение. Каким же он станет, этот дар божий? Может быть, таким же высоким и сильным, как потенциальный отец, с серыми глазами матери и ее золотыми волосами? А может, он унаследует ее ранимую душу, но зелень глаз и рыжинку кудрей возьмет от отца? Нежная душа — не лучший подарок для будущего воина… Да и сможет ли сама Маргарита пройти через уготованные ей испытания? Незаконнорожденное дитя грешной монахини… Епископ вздрогнул от ужаса, от страха за нее — хрупкую и податливую. И тут же поклялся себе, что защитит, убережет от всех напастей свою нежданную, но такую сладостную и прекрасную любовь. Спасет, охранит Богом данную возлюбленную, укроет ее в самом лучшем и дальнем своем поместье, и вырастит их дитя…

Молитва рождалась сама собой.