Я тут же увидела, как тонкие губы старого японца слегка дрогнули, что у него всегда служило знаком приветливости и высшей степенью внимания. Проницательные черные глаза, окруженные веером тонких морщинок, прищурились в снисходительной усмешке: он с одного взгляда правильно расценил и мою растрепанную прическу, и потертые джинсы, заменяющие традиционное кимоно-монцуки, обязательное на наших занятиях. Я умерила прыть и последние несколько шагов, отделяющие меня от выглядевшего игрушечным домика, прошла степенно и важно, завершив их вежливым ритуальным поклоном. Сенсей благосклонно кивнул, гостеприимным жестом указал на место рядом с собой, на плетеной тростниковой циновке, и радушно придвинул блюдо с румяными рисовыми колобками — суси. Я взяла палочки, выбрала кусок поаппетитнее и, не колеблясь, отправила его в рот, искоса разглядывая лицо учителя, молодо разрумянившееся от прохладного февральского ветерка. Словно только что познакомившись со своим наставником, я пристально рассматривала впалые щеки, плотно обтянутые желтоватой кожей, узел туго стянутых на затылке черных волос, щедро посеребренных седыми прядями и, кажется, в первый раз в жизни задумалась о возрасте мастера Кацуо.
— Много, — спокойно ответил старик, угадав мои мысли. — Тануки живут очень долго, но и они не способны отвратить нависшую над ними руку старости.
— Тануки? — я покопалась в памяти. — Кажется, так в Японии называют добрых оборотней? Так ты барсук или енот?
Сенсей тоненько рассмеялся.
— Я в первую очередь — верный слуга великой богини Аматэрасу, приведшей меня в это благочестивое убежище Светлого бога христиан. Но прошу тебя, Селестина-тян, не заставляй меня принимать облик старого, толстого, облезлого енота! Поверь, в этом нет ничего эстетичного.
— Ну и что в этом странного? — необдуманно выпалила я. — Оказывается, я сама — вообще архангел!
Старик рассмеялся еще громче.
— Я знаю, девочка. Сегодня особенный день — день открытий. Но это еще совсем не повод для того, чтобы нарушать наши основные заповеди.
— Это какие такие заповеди? — недовольно буркнула я, занятая следующей порцией вкусного кушанья. Каюсь, за десять лет обучения мне так и не удалось полностью постигнуть невероятное и совершенно не логичное, на мой взгляд, мышление мастера иайдо.
— Ну, как же? — чуть наклонил голову сенсей. — Помнишь, я рассказывал тебе легенду о мастере и его нетерпеливом ученике?
— Вы рассказывали их очень много, — улыбнулась я.
Кацуо отставил чашечку и повернулся ко мне:
— Один раз на склоне священной горы Фудзиямы сидели знаменитый мастер Ямада Хаясидзаки и его любимый ученик — Тоётоми. Юноша увидел стаю диких гусей, летящих над вершиной горы, и возбужденно закричал: «Смотрите, учитель, гуси летят!» Но мудрый мастер даже не взглянул на птиц и поправил ученика: «Неправильно, нужно говорить так — гу-у-у-си ле-е-е-тя-я-ят…» Поняла?
— Поняла! — послушно ответила я. — Это и есть основные заповеди воина — не проявляй эмоции, всегда сохраняй спокойствие и выдержку!
— Правильно! — довольно кивнул сенсей. — Мастер Хаясидзаки мог по праву гордиться своим учеником, он усвоил все уроки и стал легендарным самураем Тоётоми Хидэёси. А ты, Селестина-тян, станешь…
— Кем я стану? — чуть не подавившись, громко завопила я, хватая Кацуо за край хакама и требовательно дергая.
Но вместо ответа старый японец приподнял угол тростниковой циновки, достал из-под нее спрятанный там сверток и вложил в мои дрогнувшие от волнения руки. Я осторожно развернула полотняный платок-фуросики и извлекла невиданный по красоте дайсё — набор из двух боевых клинков.
— Эти мечи некогда принадлежали императорам из рода Фудзивара, имевших божественное происхождение, шедшее от самого бога Амано Коянэ. В них заключена частица светлой силы. Волей богини Аматэрасу, я, будучи совсем молодым воином, однажды спас от поругания ее храм на горе Нара, выстроенный принцем Сётоку-тайси, основателем Страны Восходящего Солнца. В награду богиня сделала меня своим служителем — тануки, и подарила эти клинки. Теперь я хочу передать их тебе. Японские мечи служат не для того, чтобы убивать или увечить людей. Их предназначение — поддерживать власть и защищать народ, подавлять зло и изгонять дьявола. Меч — душа самурая, который носит его как символ служения своему долгу. Меч постоянно напоминает о долге тому, кто служит добру. Не забывай об этом, Селестина-тян.