Дочь Господня

Много лет тому назад, ощущая себя одиноким, отвергнутым нормальным обществом изгоем, Конрад попытался сблизиться с крупнейшим из стригойских кланов, номинально возглавляемым Раулем Деверо. План бывшего рыцаря удался, и некоторое время их с графом даже связывали довольно близкие отношения, чем-то напоминающие дружбу двух мужчин, имеющих примерно одинаковые жизненные интересы и ценности. Но чем лучше узнавал вервольф аристократичного стригоя, тем больше удивлялся его ненасытной кровожадности, давно перешедшей в манию, в самоцель. А еще больше дивился его жажде власти над всем живым и неживым, власти над миром, в котором, по убеждению Рауля, стригои скоро должны были царствовать единолично. И Конрада охватил ужас, постепенно перешедший в открытое неприятие официальной доктрины и менталитета стригоев, а впоследствии переросший в неприкрытое отвращение и ненависть. Майер постарался быстро и бесповоротно разорвать свои отношения с кланом, бесследно испарившись из поля зрения амбициозного графа. И вот теперь Рауль прислал ему письмо!

«Столько лет молчания, равнодушия и забвения, — философски размышлял Конрад, расслабленно раскручиваясь в удобном кресле и пытаясь восстановить ровное биение возбужденного пульса, — и вдруг мне написал сам великий и ужасный граф, правая рука этой их молоденькой повелительницы, за очень короткий срок сумевшей заполучить абсолютную власть. Как же, наслышан, наслышан я об этой их неповторимой синьорине дель-Васто, не иначе как явившейся из самих глубин Ада! Чего это вдруг они обо мне вспомнили? Ведь я никогда не покушался на их распроклятый образ жизни и не давал знать о себе так давно, что они, по идее, уж должны были начисто позабыть о самом факте моего существования. О, они всегда воспринимали меня довольно отстраненно и холодно, пренебрежительно называя несчастным ликантропом, волосатой тварью, не способной совладать с доставшимися мне животными инстинктами. Ну а сами-то они кто, если не жалкие выродки-кровососы, думающие лишь о крови? Что же им от меня понадобилось? Я никогда не вступал с ними в открытую вражду и заказы на стригоев не принимал принципиально. А значит, письмо стопроцентно не содержит угроз или завуалированных попыток свести старые счеты. Что же тогда?» — И будучи не в силах превозмочь овладевшее им любопытство, Конрад повернулся к монитору и принялся читать загадочное письмо.

Найти выход из подвала оказалось довольно просто. Нас вел священный Грааль. Надежно упрятав за пазуху небольшой холщевый сверток, я бдительно прислушивалась к исходящим от него энергетическим импульсам. Да, Чаша Христова и в самом деле являлась чудом из чудес. Мне мнилось, что тонкие стенки деревянного сосуда дружелюбно вибрируют в такт ударам моего сердца, наполняя меня удивительным спокойствием и уверенностью в собственных силах. Мне грезилось — еще миг, и я попросту взлечу над развалинами аббатства, изливая на спящий мир яркие лучи нежности и всеобъемлющего сострадания ко всему сущему. Мне захотелось немедленно творить добро — помочь обездоленным, накормить голодных и обогреть отчаявшихся. Божья благодать вошла в мою душу, настоятельно требуя поделиться ею со всем миром. Отныне меня вел путь воина Христова, до последнего вздоха, до последней капли крови готового отстаивать Господние заветы. И видимо, что-то такое, неземное и необычное появилось в выражении моего лица, что тройка сопровождающих меня ангелов прекратила свои обычные разборки и препирательства, поглядывая по сторонам на редкость смирно и покаянно. И это тоже было чудом.

Грааль безошибочно выбирал путь среди запутанного нагромождения руин, пульсирующими всплесками тепла указывая правильную дорогу. Вскоре мы достигли разлома в стене, выведшего нас наружу, во двор сгоревшего монастыря. Судя по слегка потускневшим звездам, до рассвета оставалось недолго. Дым ночных пожарищ немного развеялся, окрашивая в серые тона хмурое, уже чуть-чуть светлевшее на востоке небо. От величественного монастырского комплекса остались жалкие развалины, ничем теперь не напоминавшие о прекрасных средневековых строениях уникальной обители ангелов и экзорцистов.

— Там, где проходят стригои, умирает все живое! — со слезами в голосе выдавила Ариэлла.

— Сволочи! — куда более емко припечатала прямолинейная Оливия.

Нат недовольно сопел, сердито и угрожающе хмуря белоснежный лоб. Взгляд его огнем пылающих глаз, словно притянутый магнитом, упорно возвращался к обгорелым остаткам общежития ангелов, ставшего братской могилой для слишком многих его собратьев. Натаниэлю не терпелось поквитаться с врагами. Меня же сильнее всего беспокоили многочисленные тени, ловко шнырявшие среди развалин. Оставаться во дворе становилось чрезвычайно опасно. Я увлекла друзей в спасительную тень разрушенного портика.