Дочь императора

Пока расстегивали его камзол и осматривали рану, подъехала Маргарита. Она спешила к отцу, но прежде чем успела сказать слово, взгляд ее упал на бледного, окровавленного графа, распростертого на земле. Неожиданность эта и мысль, что он умер, заставили ее забыть все окружающее и с криком броситься к Гельфенштейну. Но этот знакомый, милый голос, пробудил графа, и он тихо произнес:

– Маргарита!

– Он жив! – вскричала девушка и остановилась в смущении, заметив, что все взоры обращены на нее с выражением, которое не трудно было понять. Из глаз ее брызнули слезы, и она, как испуганный ребенок, бросилась к отцу и спрятала лицо на его груди.

– Успокойся, дитя мое, – ласково сказал император, – граф ранен не опасно, и я скажу ему одну новость, которая его скоро вылечит.

– Какую, государь?

– Что ты его невеста.

– Как вы добры, батюшка, – прошептала она, целуя его руки.

Желал ли Максимилиан утешить встревоженную Маргариту или ускорить выздоровление графа, а может быть, положить конец всяким предположениям, – как бы то ни было, он, не откладывая, возвестил брак своей дочери с графом Гельфенштейном. Это известие подействовало на раненого так целительно, что через несколько минут он мог уже держаться в седле и поехал шагом между Маргаритой и императором, который ласкал своего сокола и посматривал на влюбленных с благосклонной задумчивой улыбкой.

– Граф, – обратился он к Гельфенштейну, когда они въезжали в город, – завтра я еду в Инсбрук. Я душевно желал бы присутствовать на вашей свадьбе, но Маргарита, вероятно, говорила вам, что я дал обет обвенчать ее в дисгеймской церкви, где я увидел в первый раз ее мать и где погребена это добрая, любящая женщина. Я хочу почтить ее дорогую для меня память счастьем нашей дочери. Завтра, перед моим отъездом, мы отпразднуем ваше обручение, а потом, когда вы оба оправитесь, вы, от раны, а Маргарита от усталости, вас проводят в Вейнсберг под охраной верной и многочисленной свиты. Когда священник соединит вас в дисгеймской церкви брачными узами, вы помолитесь на гробе Эдвиги о вашем счастье и о том, чтобы она простила мне все, что выстрадала за меня. Потом вы возвратитесь в замок Вейнсберг, который составляет часть приданного Маргариты. Впоследствии я доставлю вам, граф, положение, соответствующее вашему роду и вашим заслугам.

Но кроме обета, о котором Максимилиан уже намекал Маргарите в письме, которое она получила от него в Гейерсберге в тот день, когда ей минуло восемнадцать лет, император имел другую причину не желать праздновать свадьбу дочери при дворе.

В это время он был занят разделом своих владений и ежедневно ожидал приезда своей законной дочери, Маргариты Австрийской, вдовы герцога Савойского Филиберта Прекрасного; Маргарита Австрийская была женщина решительная, суровая, и Максимилиан несколько побаивался ее. Опасаясь, чтобы она не обошлась слишком надменно с графиней Эдельсгейм, Максимилиан желал, чтобы они не встречались.

На следующий день молодых обручили. Максимилиан сказал дочери на прощание, что по возвращении из своего путешествия призовет ее ко двору.

– Я велел написать Георгу Трузехсу Вальдбургу, главнокомандующему швабского союза, чтобы он дал вам какое-нибудь поручение, которое доставило бы вам случай выказать ваши способности и мужество, – сказал император Гельфенштейну. – Когда ваше имя приобретет известность, я дам вам место при дворе, чтобы не разлучаться с Маргаритой.

Спустя пять или шесть дней по отъезде императора, Маргарита и ее жених уехали в Вейнсберг в сопровождении многочисленной свиты.

II

Баронесса Риттмарк завещала похоронить ее подле госпожи Шторр. Было ли то выражением привязанности к тетке, или следствием отвращения к замку Риттмарк, где она так много страдала, или, может быть, ее последней волей руководила мысль, что здесь она в первый раз увидела Герарда, как бы то ни было, воля ее была исполнена.

Из уважения к памяти Эдвиги Максимилиан пожелал, чтобы дочь ее венчалась в дисгеймской церкви. Брачный обряд положили совершить в полночь, чтобы избежать любопытной толпы.

Настала ночь, одна их тех темных ночей, когда на небе не видно ни звездочки, когда мрачные, громовые тучи будто тяготеют над землей свинцовым покрывалом. По временам небесный свод прорезывала молния, Раздавались глубокие раскаты грома, и снова все погружалось в безмолвие и мрак.

На кладбище порхали мыши и совы, изгнанные из своих убежищ свадебным поездом.

У скромного памятника, покрывавшего прах баронессы Риттмарк, стояла, укрываясь за деревьями, женщина, покрытая большим черным плащом. Она была неподвижна, как статуя, и пристально глядела на освещенные окна церкви. Вдали пробило полночь.

– Полночь, – тихо сказала женщина. – Теперь они стоят перед алтарем… Каждый удар этих проклятых часов отзывается у меня в сердце ударом молота. Вот и двенадцать! В этот самый час мой отец и злополучный Марианни… Но прочь эти воспоминания! Пожалуй, кровавые тени их выйдут предо мной.

В эту минуту послышались шаги: кто-то приближался медленной, но твердой поступью.

«Кто это? – подумала женщина, – наш или чужой?»