Дочь Империи

— Я никогда бы не попросила тебя, любимый, запятнать себя убийством. Но неужели ты, воин, допустишь, чтобы твоя женщина вошла беззащитной в логово опасного зверя? Если я назначу встречу после окончания твоего дежурства, ты согласишься сопровождать меня? Допустим, Мара задумала причинить мне вред, а ты меня защитишь, тогда наш господин только поблагодарит тебя: ты ведь отправишь на тот свет его заклятого врага, и притом без всякого урона для его чести. Если же мои страхи напрасны, — она пожала плечами, словно такая возможность была более чем сомнительна, — ив послании этой лицемерки есть доля правды, так не будет ничего дурного в том, что я приду не одна.

Шимицу заметно смягчился и разомлел; ласки Теани опьяняли его, как дорогое вино. Если кто-либо из домочадцев Минванаби явится на назначенное свидание с гостьей в сопровождении своего почетного стража, никто не сочтет такую форму визита предосудительной; более того, именно этот вариант наилучшим образом соответствовал требованиям этикета. А приняв на себя обязанности почетного стража, он сможет на законном основании защищать свою спутницу, если ее жизни будет угрожать опасность.

С сердца Шимицу словно камень скатился, и он пылко поцеловал возлюбленную. Страсть, которую он вложил в этот поцелуй, яснее всяких слов сказала опытной искусительнице, что ей удалось поколебать решимость доблестного воина, и теперь, под натиском бурных чувств, он подобен тростнику, сгибаемому порывами штормового ветра. Потребуй она смерти Мары… Кто бы мог предугадать, какая сила возобладает в душе Шимицу — верность долгу перед властителем или преданность женщине, которую он сейчас сжимал в объятиях?

Теани отстранила воина с той осторожностью, с какой вкладывают в ножны смертоносное оружие. Ни намека на удовлетворение не мелькнуло во взоре куртизанки; ее глаза выражали лишь покорность судьбе и мужество, когда она подняла со столика увенчанный плюмажем шлем и вручила его Шимицу.

— Выполни свой долг перед нашим властителем, любимый. А когда твое дежурство закончится, жди меня здесь, и мы пойдем повидаться с Марой из Акомы.

Шимицу водрузил шлем на голову; перед тем как закрепить застежки, он наклонился и еще раз поцеловал Теани.

— Пусть Мара только попробует поднять на тебя руку — и ей не жить! — прошептал он и, с трудом оторвавшись от пленительных уст красавицы, быстро шагнул за порог.

Когда Шимицу растворился в сумерках, Теани потерла рукой багровые отметины, оставленные его доспехами у нее на теле во время неистовых объятий. Дикая радость светилась в ее глазах; она задула лампу, чтобы ни один случайный наблюдатель не мог разделить с ней этот миг торжества. Теперь от нее требовалось только одно — подстроить все так, чтобы Мара на нее напала… или хотя бы разыграть видимость такого нападения, если не удастся вывести из себя эту гадину. Тогда, как того требует кодекс чести воина, Шимицу будет обязан нанести удар, оберегая Теани. Ну а если в игре, которую ведут знатные господа, убийство Мары все же будет сочтено позорным деянием… Какое значение будет иметь бесчестье Минванаби для куртизанки, чья преданность принадлежит Текуме из Анасати? Подлая мужеубийца будет мертва, а ради этого триумфа можно поступиться любыми другими соображениями. ***

За перилами балкона лунный свет золотил поверхность озера. Но Мара не стала выходить на балкон, чтобы полюбоваться волшебным видом. От этого ее предостерег Аракаси, как только она перешагнула порог своих новых апартаментов. Ограждение балкона, подпорки и часть настила у краев были из очень старого, даже древнего дерева, но скрепы, соединяющие доски, разительно отличались от всего прочего — они не потемнели от времени и непогоды, как обычно темнеет древесина чикана. Кто-то позаботился подготовить все для «несчастного случая». Под балконом, тремя этажами ниже, тянулась садовая дорожка, выложенная гладкими каменными плитами. Любого упавшего с балкона ждала бы верная смерть. Если бы утром ее нашли мертвой на этих плитах, ни у кого и вопросов бы никаких не возникло, столь очевидным было бы все случившееся: просто ветхие перила подломились, когда она на них оперлась.

Ночная темнота сгущалась в коридорах и апартаментах господского дома Минванаби; мало кто из гостей бодрствовал в этот поздний час. Пристроившись на подушках подле Накойи, Мара проводила беспокойные, мучительные часы. Ей отчаянно не хватало Папевайо; томила тоска по безопасным покоям собственного дома; хотелось спать, но сон был непозволительной роскошью.

Одетая в простое платье, сняв все украшения, кроме перламутровых браслетов работы чо-джайнов, она ждала развития событий.

— Эта распутница должна бы уж появиться, — тихо произнесла она.