Дочь Хранителя

Миласа и сама себе после объяснить не могла, зачем она это сделала. Ну забыл он кошелек и забыл. Наверняка ведь на следующий день вспомнил, и где оставить мог, понял, а хотел бы — сразу же приехал бы. Так что у нее и малейшей надежды не было, что даже если тэр Эн-Ферро сидэ Иоллару слова ее передаст, тот за пропажей явится, а вот чародейке той, что все ее мечты в одночасье порушила, насолить уж больно хотелось. Ну и пусть все прояснится после, пусть клянут ее оба они бессовестной лгуньей, но хоть час, хоть день, но промучится ведьма ревностью и подозрениями, поймет каково это, когда не все по-твоему выходит…

Только вышло совсем уж худо. Слухи они ведь как те блохи или тараканы, хоть из Верхнего Города, хоть из магического Ордена, а хоть из самого герцогского дворца, все одно в портовские трущобы сбегаются. Эти слухи как раз-то из дворца и пришли. Истопник герцогский в "Хохотушках" гость не редкий, он те вести и принес.

Про пожар в посольстве с утра уже знали. И что без жертв не обошлось, тоже слышали. А вот про остальное…

— …Так оно куда бы лучше, кабы из ихних-то эльфов кто угорел, из приезжих. Мы то их знать не знаем, и не так бы жаль было, хоть все едино и живая душа. А так наш эльф пропал, маронский…

— Как маронский?! — схватилась за сердце тетушка Ками. — Неужто сидэ Иоллар?

— Он-он. В Марони-то других эльфов и не было. Говорят, колдун тот, что хотел полукровок на старом кладбище порешить, возвернулся и месть Йолару этому учинил, за то что планы тогда его злодейские порушил. Вот.

— Похороны когда? — только и смогла выдавить Миласа.

— Какие похороны? Чего там хоронить — колдовской огонь, да бают еще бомбов гномьих подложили — там сам камень расплавился, что уж о плоти говорить. Принц ихний, эльфский, тот сказал, что для воина сгореть — самые те и похороны. В Западных землях погостов не складывают — жгут и по ветру пускают, так у них заведено. А что до похорон, ждите, найдется, кого земелькой присыпать…

— Кого? — ахнули все разом, когда рассказчик умолк, чтобы отпить принесенного пива.

— Сам не видел, — продолжил мужик, — но девки нашенские, те, что в покоях прислуживают, говорили, что чародейка одна, что в ту ночь как раз у тэра герцога на приеме была, как заслышала, что эльф тот сгорел, так чувств лишилась. До сей поры, сказывают, в себя еще не пришла. И целителя вроде как к ней звали, а тот только руками развел и говорит, мол тут не магией, ни микстурами не поможешь… Вот такие дела.

— Что за чародейка?

— Племянницы герцогской вроде как подружка. Сказывают… Сам не знаю, врать про такое не люблю, но другие сказывают, было что-то промеж них. Может и врут… Точно врут, — махнул он рукой, — ежели б что и было, отчего бы тогда он с ней на бал этот не пошел, а в Посольском Доме сидел? А чародеечка, видать, чувствительная оказалась, до смертоубийств не привыкшая. Так сейчас, горемычная, и лежит во дворце. Совсем, говорят, плохая стала. Так что, может, и будут вам похороны…

Дальше Миласа уже слушать не стала. И без старика-истопника знала, и что это за чародейка такая, и отчего сидэ Иоллар с ней на прием не пошел. Выходит не разобралась волшебница, не по уму и по совести обо всем рассудила, а по своему бабскому разумению… И впервые тогда пришло Миласе в голову, что чародейки — они те же женщины. Любят так же, страдают так же. И в наветы выходит, верят. И так ей от этой мысли нехорошо сделалось, потому что выходило, что все из-за нее, из-за слов ее так обернулось.

А потом ей сидэ Иоллар приснился. Нет, не злым духом явился, расплаты требовать, а будто бы зашел просто, как когда-то, стал в дверях, взглянул грустно так прегрустно и головой покачал укоризненно:

— Что же ты наделала, Милли?..

И все. Только от сна этого очнулась она в холодном поту и до самого утра уже глаз не смыкала.

А утром кинулась со всех ног к герцогскому дворцу. Зачем? Кто бы сказал, зачем. В аккурат успела, чтоб увидеть, как карету к парадному крыльцу подогнали, и человек какой-то на руках вынес что-то… Кого-то… Ее, видать и вынес…

— Брат это ее, — страж у ворот устал, наверное, все время молча стоять, и посплетничать был совсем не прочь. — Из охотников Марега. Ночью только из Тилана вернулся, а тут такое дело — и с сестрой беда, и друг погиб. Этот эльф-то до того как в посольство перебраться у них жил…

Сидэ Иоллар у тэра Эн-Ферро жил, это Миласа знала. А к обеду знала и то, что чародейка эта, действительно, тэра Лайса сестра, и что зовут ее Галла, и она — та самая волшебница, что с сидэ Иолларом на том кладбище была, когда двоих школяров чернокнижники убили. От того и говорили многие, что неспроста она теперь чувств лишилась, а все это порча колдовская, теми самыми злыднями на нее наведенная. Миласа и сама рада была б так думать — чары, мол, это темные, и ни она, ни слова ее те ни при чем…

Только с чего бы сон этот и во вторую ночь привиделся?

— Что же ты наделала, Милли?..

И не оправдаешься. Как теперь перед ним оправдаться? Как объяснить, что не хотела она зла? Ну уж во всяком случае, такого зла не хотела…