Дочь хранителя тайны

– Ты ведь хотела заказать поминальную службу. Так чего ждать? Позвони прямо сейчас. Ее душа должна успокоиться.

Нора покачала головой:

– Наверное, Дэвид и все остальные правы: нужно думать о ребенке, который жив.

Бри дернула плечом.

– Но у тебя не получается. Чем больше ты стараешься не думать о ней, тем больше думаешь. И вообще, Дэвид всего лишь врач, а не истина в последней инстанции. Не Господь бог.

– Знаю.

– Иногда я в этом сомневаюсь.

Нора промолчала. На полированном деревянном полу играли замысловатые тени от крон деревьев, вырезавших узоры в потоке света. Глухо тикали часы на каминной полке. Норе хотелось рассердиться, но злости не было. Мысль о поминальной службе прогнала апатию, которая терзала ее после больницы.

– Быть может, ты и права, – задумчиво произнесла она. – Не знаю. Что-нибудь совсем скромное. Тихое.

Бри протянула ей телефонную трубку:

– Давай, действуй.

И Нора, набрав полную грудь воздуха, приступила к делу. Позвонив новому пастору, с удивлением услышала собственные объяснения: небольшая церемония, да-да, желательно вне стен церкви, во дворике. Да, независимо от погоды. В память о Фебе, моей дочери, умершей при рождении. Следующие два часа она повторяла эти слова снова и снова: флористу и служащей отдела объявлений местной газеты, знакомым по швейному кружку, взявшим на себя изготовление искусственных цветов. И с каждым новым звонком в ней росло, расцветало спокойствие – сродни тому, которое она испытывала, когда Пол приникал к ее груди, восстанавливая ее связь с миром.

Бри ушла на занятия, а Нора вновь отправилась бродить по дому, на сей раз оглядывая его хозяйским глазом. Послеполуденный свет косо падал в окно спальни, безжалостно высвечивая каждую мелочь в хаосе. Она видела этот разор не первый день, не испытывая никаких эмоций, а сейчас, впервые после родов, вместо равнодушия почувствовала прилив сил. Она аккуратно застелила постель, открыла окна, вытерла пыль. Сбросив джемпер для беременных, долго рылась в шкафу и все же отыскала свободную юбку и блузку, которая не натягивалась на груди. Хмурясь, осмотрела себя в зеркале: все равно толстая и неуклюжая – но уже лучше. Нашла время и для волос, сто раз прошлась по ним щеткой, в которой собралась масса выпавших волосков, целое золотистое гнездо. Гормоны постепенно приходили в норму, а преимущества беременности стремительно исчезали. Нора знала, что так случится, и все равно ей захотелось плакать.

«Довольно, – одернула она себя, мазнув по губам помадой и часто моргая, чтобы прогнать слезы. – Хватит нюнить, Нора Эшер Генри».

Набросив поверх блузки свитер, она спустилась вниз и сунула ступни в бежевые туфли на плоской подошве. Слава богу, хоть ноги наконец-то перестали отекать.

Заглянув к малышу – все еще спит, дыхание не слышно, но ощущается на кончиках пальцев, – Нора достала из морозилки и поставила в духовку запеканку, накрыла на стол, откупорила бутылку вина. И как раз выбрасывала увядшие цветы, брезгливо морщась от прикосновения к размякшим стеблям, когда стукнула входная дверь. Сердце Норы забилось чаще. Послышались шаги Дэвида, затем и сам он остановился на пороге. Темный костюм свободно висел на его худощавой фигуре, лицо раскраснелось от ходьбы. Он явно устал – и явно рад, поняла Нора, рад прибранному дому, ее облику в знакомой, но забытой одежде, запаху готовящейся еды. В руках он держал свежие нарциссы из сада. Она поцеловала его в прохладные губы.

– Привет, – улыбнулся он. – Кажется, ты неплохо провела день.

– Да. Очень даже неплохо.

Главная новость дня так и рвалась с языка, однако для начала Нора налила мужу виски, чистого, как он любил. Потом вымыла салат и выключила воду.

– А ты как?

Подперев плечом кухонный шкафчик, Дэвид пригубил виски.

– Нормально. Много дел. Извини, что исчез ночью. Срочно вызвали – больной с инфарктом. К счастью, выкарабкается.

– А ты при чем? – удивилась она.

– Он упал с лестницы, сломал большую берцовую кость. Малыш спит?

– Нора глянула на часы и вздохнула:

– Пора поднимать, иначе режима не добиться.

– Я сам.

Дэвид ушел, забрав с собой цветы. Вскоре наверху зазвучали его шаги, и Нора представила, как он склоняется над Полом, легонько гладит по лбу, касается крохотной ручки. Через несколько минут, однако, Дэвид вернулся – без сына, но сменив костюм на джинсы и свитер.

– Так сладко спит, жалко будить!

Они прошли в гостиную, рядышком опустились на диван, и все вдруг стало как прежде: они вместе, а вокруг – простой, понятный мир, полный обещаний. О предстоящей церковной службе Нора хотела сообщить за ужином, но не удержалась – стала рассказывать, какую простую церемонию заказала, какое объявление поместила в газете. С каждым ее словом взгляд Дэвида становился все более напряженным, затравленным. Нора умолкла. Казалось, с него упала маска и перед ней был незнакомец, чьих реакций она не умела предугадать. Таким мрачным она его еще никогда не видела и не понимала, что творится у него в голове.

– Тебе… все это не нравится… – осторожно сказала она.

– Дело не в том.