Дочь Хранителя

– Я! – злорадствовал дракон. – Я! Я делал ее и таких, как она, и резал на части, чтобы понять, чем же так хороша Изначальная кровь! И я скажу тебе: ничем! Это просто грязь! И ты, дракон, смешал свою кровь с этой грязью и теперь хочешь, чтобы я помог тебе вылепить из этой смеси ублюдка, который разрушит власть Хранителей над Сопредельем?

– Подонок, – процедил он, готовый сам теперь убить его. – Ты не смел делать этого! И если совет узнает…

– Совет узнает? – прошипел Кадм. – Нет, мой мальчик, Совет не узнает. Ты им не скажешь. У тебя для этого есть очень много причин. Примерно пять тысяч хвостатых причин, живущих, пока еще живущих, в моем мире. А это, – он снова взмахнул пробиркой, – должно исчезнуть. И если она так тебе дорога, ты сделаешь это сам, быстро и безболезненно. А иначе я выступлю на совете, и твой добрый учитель Гвейн первым отдаст приказ Алану. А ты знаешь, что случается, когда за дело берется Палач…

Никогда! Слышите вы, дрожащие за свою власть старейшины, никогда! Вы и пальцем к ней не прикоснетесь. Он закроет Алеузу. И Свайлу. Вы не войдете в эти миры!

Если от вас не дождаться помощи, то и помешать вы не сможете…

Тар. Марони

Апрель, 1057 г.

Темно. Страшно. Холодно.

Мне понадобилось несколько минут, чтобы осознать, что я лежу на постели в своей комнате, а солоноватый привкус во рту – это кровь из прокушенной губы. И сердце колотится так сильно. Сильно-сильно. И слезы текут по щекам.

Вот оно как, оказывается. Драконы, пророчества. Изначальная кровь. Заплесневелая кровь из старой консервной банки. Грязь.

Грязь, смешанная с кровью дракона. Это я.

Иоллар спал. В гостиной было темно, но я все равно видела его запрокинутую назад голову, свесившуюся с дивана руку. Если бы можно было подойти сейчас к нему, присесть рядом и, ничего не говоря, не объясняя, спрятаться от всех страхов и тревог в теплых объятиях. Если бы можно было…

Тихо, боясь разбудить Ила, открыла дверь в комнату Эн-Ферро.

– Галчонок? – Сон у Лайса чуткий. – Что случилось?

– Прости. Можно к тебе. Я…

– Да ты же вся трясешься! Иди сюда.

Он усадил меня на постель, укутал одеялом, а после еще и обнял, словно пытаясь унять бившую меня дрожь.

– Все хорошо, Галчонок. Все хорошо.

– Все плохо, Лайс. Очень плохо.

Он слушал молча, не перебивая, не переспрашивая, ничего не уточняя. Совсем не так, как выслушивал предыдущие мои сны. А когда я закончила, обнял меня еще сильнее.

– Значит, Кадм? Он убил их.

– Нет, Лайс, – всхлипнула я. – Ты не понял. Это я их убила. Меня не должно было быть. Это я убивала свою мать, будучи еще в утробе. И отец умер из-за меня. Почему она его не послушалась? Почему не избавилась от меня?

– Нет, – сказал он зло. – Это он, Кадм. Из-за какого-то дурацкого пророчества или просто для того, чтобы скрыть от совета свои жуткие эксперименты. Он мог помочь, но отказал. Да еще и запугал Кира другими старейшинами, чтобы тот не посмел к ним обратиться.

– А может, он был прав? – со слезами предположила я. – Может, отцу нужно было его послушать? Нет, не маму убивать, конечно. Меня. Может, я действительно монстр какой-то?

Он потрепал меня по волосам.

– Какой ты монстр? Ты – маленький глупый Галчонок. А Кадм – сволочь. И единственное хорошее, что он сделал, – твоя мама. Потому что, как бы печально все ни кончилось, с ней твой отец был счастлив. А еще от этого получилась ты.

– А может, не нужно было ее делать? И мне не нужно было получаться? Это ведь неправильно. Как он сказал: не женщина, не человек – нечто, выращенное из старой крови. Получается, она была ненастоящая? А я тогда кто? Вылепленный из грязи ублюдок?

– Не будь дурой, – встряхнул меня кард. – Ты же видела воспоминания Кира, чувствовала то же, что и он в тот момент. Разве, когда Кадм рассказал ему, он подумал что-нибудь похожее на ту ерунду, что говоришь сейчас ты? Перестал любить ее после этого? Нет? Вот и не говори глупостей. Иногда в некоторых мирах Сопределья появляются на свет дети… – Он запнулся. – Дети, зачатые или рожденные не так, как другие. Даже у вас на Земле, там же достаточно распространено и искусственное оплодотворение, и суррогатное материнство. Разве такие дети ненастоящие?

– Нет, – искренне ответила я. – Я так не думаю.

– Вот и молодец, что не думаешь. А я, знаешь, когда-то именно так и думал.

– Почему?

– Да потому, что придурком был, – бросил он раздраженно.

Посидели. Помолчали.

С Лайсом хорошо даже молчать. Он добрый. И очень умный. И все-все, что со мной случается, может понять и самой мне потом объяснить так просто и правильно, что и сомнений в его словах не возникает. Рядом с ним я верю, что все будет хорошо.

– Ты спать хочешь? – спросил он у меня спустя несколько минут тишины.

– Нет. Но ты ложись, я к себе пойду.

– Подожди, – придержал меня Лайс. – Я тоже давно хотел кое о чем тебе рассказать. А тут и сон твой, и разговор почти в тему вышли.

Он умолк ненадолго, словно собирался с духом, прежде чем начать.