Дочь княжеская. Книга 4

— А это, — спокойно сказала она, — уже второй вопрос.

— И то верно, — согласился Рахсим. — Тогда слушайте. Лучшие маги Опор появляются из самых нежных, самых ранимых, самых тонко чувствующих детей. Их отбирают в юности и старательно, через дозировано отмеренные пытки, воспитывают в них требуемую для профессии лютость. Самые жестокие палачи — это эмпаты, давно известный факт. И нашим известный, и вашим. Какое-то время юноша или девушка служит старшему, взявшему их на обучение. Потом, как правило, учитель получает своё в личном поединке и становится первым, самостоятельно добытым, кормом для артефакта нового мага. Все знают, какую опасность представляют собой ученики, но каждый думает, что его-то эта участь не коснётся, а ученик во всех смыслах полезная скотинка. Можно посылать его на самую грязную работу и наслаждаться результатом.

Следующим этапом скинувший учителя ученик растит собственную Опору. Обычно это башня или крепость… со всеми полагающимися инструментами. Её магическая составляющая прорастает через самую душу мага и становится от неё неотделимой. Самые могущественные создают несколько опор. С этого момента убить такого становится невероятно сложно. Сначала необходимо разрушить все его опоры, дающие ему силу и практически бессмертие, потом разыскать и выдрать из покорённых, но сохранивших какую-то свободу воли душ якоря. И только уже потом можно заняться собственно основным физическим телом. Даррегаш укрылся в чужом мире. Но у него оставалась здесь его последняя Опора, Алая Цитадель, и потому убить его было невозможно. Вы разрушили его опору, это так, но остался ещё якорь, может быть, даже не один.

— Якорь, — шёпотом повторила Хрийз.

— Живые люди. Те, кто пытался убить вас раньше. Кто-то из них принял на себя личностную сущность моего бывшего братца. Вы по-прежнему в большой опасности, ваша светлость. Именно поэтому неплохо бы вам выйти замуж и уехать из замка. Туда, где найдётся, кому присмотреть за вами.

— Благодарю за ценное знание, кайемь Рахсим, — сказала Хрийз. — Я подумаю над вашими словами.

Он поднял в удивлении брови:

— То есть, я могу надеяться на ваше благоразумие после поединка?…

— Ни на что вы надеяться не можете, — отрезала Хрийз, взяла трость поудобнее и встала. — Даже не мечтайте.

— Понимаю моего племянника, — с усмешкой сказал Рахсим, поднимаясь тоже. — Можно даже сказать, сочувствую. Такая девушка, и не его! Он наизнанку вывернется, чтобы добыть вас, ваша светлость.

Добыть. Сказал! Добывают вещь или тушу животного. Высказываться так о живом человеке, о женщине… сЧай бы никогда такого не произнёс!

Но вслух Хрийз не сказала ни слова. Молча повернулась и поковыляла по лестнице, будь она проклята, вверх. Не скоро она отважилась передохнуть и обернуться. Ей всё время казалось, будто в спину смотрят, настолько весомым и тягостным было присутствие. Но когда она обернулась, старшего Рахсима возле реки уже не было.

Вязаное полотно текло сверкающей волной. Мила лежала животом на постели, болтала босыми ногами. Час назад Хрийз отмывала её в купальне, тёрла жёсткой щёткой и сердито ругала за нежелание торчать в тёплой воде столько, сколько требуется, чтобы откиснуть. Многолетняя въевшаяся грязь уходить не хотела. Но практически ежедневные водные процедуры начали наконец-то брать верх. Растрескавшаяся, загрубевшая от систематического наплевательского отношения кожа на ступнях начала наконец-то заживать. Нежнее стали руки. Белее лицо.

— Сама захотела быть дамой, — пыхтела Хрийз, орудуя кактусовой щёткой на длинной ручке. — Вот и будешь дамой. А замарашек нам тут не надо.

— Р-р-р, — показывала Мила зубищи.

— А ну не рычать! — сердилась Хрийз. — На кого клыки щеришь, бестолочь?!

— Это я бестолочь?! — возмущалась Мила, выворачиваясь из рук. — Я?

— Ты — маленькая хорошенькая послушная внучка, — напоминала Хрийз уговор. — Ты не можешь огрызаться на любимую бабушку.

— Любимую!

— И любящую. Другие сказок не рассказывают.

Жаль, рубашка у Милы была всего одна. Сушить её магией — то ещё удовольствие. Но — грязнулям бой! Руки и зубы надо чистить до еды, во время еды и после еды. Не нравится, не лезь на постель.

Потом Хрийз устраивалась в кресле и вязала, вязала, вязала. Как когда-то давно, для Здеборы, — запоём. Руки пели под любимой работой, но душа металась в тоске: успеть бы. Хрийз очень хотела связать одежду для Милы раньше, чем вернётся сЧай. Ей понадобится вся её сила, когда он вернётся. Ему оберег связать, для него оберег, и укрывать его невидимой неуязвимой бронёй Жизни. Чтобы у младшего Рахсима не осталось никаких шансов на победу.

Если бы Хрийз могла молиться! Но она и в детстве не вписывала в картину своей жизни Бога, а уж в Третьем мире, с его могущественной магией и отрешённым Вечнотворящим, который ближе был к непроявленному бессознательному, чем к наделённой разумом и волей личности, это тем более не удалось. Ближе всего ей была максима из старого фильма, увиденного в юности еще там, в Геленджике: «Нет судьбы, кроме той, что творим мы сами».

Нет судьбы.

Есть Вязальщица Судеб, стихийный маг-хранитель мира.