Дочь колдуна

Проводив последних гостей и простившись с Красинским, занимавшим комнату в одном из флигелей виллы, Бельский ушел в свою уборную. В роскошном плюшевом голубого цвета халате сидел он перед зеркалом и допивал последний бокал шампанского, собираясь перейти в спальню, так как была уже полночь.

Между тем позади него из-за складок портьеры высунулась рука, на ладони которой сиял желтоватый дымный огонь. Тонкая струя этого дыма, с едким удушливым запахом, поползла к графу и змейкой обвилась во круг его головы. Бельский побледнел, поднес руку ко лбу и, вздрогнув, откинулся с закрытыми глазами на спинку кресла. В эту минуту портьера раздвинулась и к спавшему тихо, по кошачьи, подкрался Красинский. На нем была длинная черная бархатная крылатка, а в руках – шкатулка черного дерева с резьбой. Тихо придвинув маленький столик, он поставил на него принесенный ящик, а затем достал и зажег курильницу. Из нее пошел густой разноцветный дым, который широкими волнами разливался по воздуху и кольцами окутал спавшего.

Подняв затем руки, со сверкавшим взором, Красинский мерно произносил заклинания; потом, достав из-за пояса жезл с семью узлами, он начертал в воздухе кабалистический знак, который мгновенно загорелся фосфорическим светом, и вскоре потух с легким взрывом. Дым курильницы образовал высокий и широкий столб чудного аметистового отлива; в комнате же послышался сильный аромат розы, ландыша и сандала. В этом фиолетовом облаке начала быстро формироваться человеческая фигура, и вскоре, в двух шагах от чародея, появилась женщина в белом с чертами лица Нади; только в глазах этого двойника было страстное выражение вакханки; черные распущенные волосы чуть заметно фосфоресцировали, а в грациозных кошачьих движениях хрупкого тела было что-то лукавое, напоминавшее пантеру. Иллюзия, впрочем, была полная; это несомненно была Надя. Красинский опустил палочку, и на его бледном лице расплылась гордая, самодовольная усмешка.

– Если бы профаны были знакомы с этим усовершенствованным «гашишем» черной магии, как бы они наслаждались, – прошептал он, смотря на вызванную им из пространства женщину, которая стояла неподвижно, точно ожидая его приказаний. – Хотя, в действительности, что такое наслаждение? Надежда на ожидаемую радость и упоительное воспоминание о минувшей. А настоящее – мимолетно, как искра, и еле-еле существует в действительности. Потому что даже эта самая мысль, едва успеешь ее выразить, принадлежит уже прошедшему. Да, да. Главное в наслаждении – это воспоминание, и ты сохранишь это воспоминание о супружеском счастье.

Он положил руку на лоб Бельского и тихим голосом, но отчеканивая каждое слово, велел ему быть «счастливым», помнить это, вернуться только на заре в свою спальню и спать долго, а затем не чувствовать ни сомнения, ни подозрения, мгновенно забывая все, что могло бы их вызвать. После этого он повернулся к ларвическому призраку и сказал:

– Живи и наслаждайся, пока держится этот дым, и рассейся, подобно ему, совершив свое дело.

Красинский поставил курильницу в темный угол и вышел; но, притаившись за портьерой, он видел как ларва с кошачьей легкостью подкралась к графу и обвила его шею. Бельский выпрямился; не заметив, по-видимому, что спал, он привлек к себе дьявольское существо и, покрывая жгучими поцелуями ее лицо, прошептал с блаженной улыбкой:

– Нетерпеливая шалунья! Значит, ты очень любишь меня, если пришла сюда за мной.

Дьявольская злость сверкнула в глазах Красинского. Протянув к нему руку, он прошептал:

– Будь счастлив, Баалберит!

Прибавив еще некоторые распоряжения на будущее, он, как тень, стал красться в спальню, большую комнату, убранную с царской роскошью. Стены обтянуты были белым, затканным серебром шелком, мебель и портьеры – белого шелка и голубого бархата. Около отделанного кружевами туалета, на табурете лежала гирлянда померанцевых цветов и вуаль новобрачной. Широкая занавесь голубого бархата, подбитого белым атласом, наполовину теперь приподнятая, отделяла альков, где стояли кровати под балдахином с гербом. Подле занавеси, на колонке, стояла статуя Эрота из белого мрамора; в руке держал он лампу, прикрытую шелком, и вся комната была окутана голубоватым сумраком.

Красинский прошел прямо к кровати, где лежала Надя, и страстный взор его застыл на восхитительной головке, покоившейся на кружевных подушках.

По доносившемуся тяжелому дыханию видно было, что молодая женщина крепко спала.

После минутного безмолвного созерцания, Красинский поднял было руку с намерением вызвать у своей жертвы гипнотический сон, но в то же мгновение произошло нечто неожиданное.

Из глубины алькова сверкнула широкая полоса света, который сгустился в шар такой ослепительной белизны, что озарил, словно днем, неподвижное лицо Нади. Затем шар этот удлинился в столб, а у изголовья спавшей встала женщина в длинном, серебристо-белом хитоне. Голова ее, окруженная распущенными белокурыми волосами, точно золотистым ореолом, была чарующе прекрасна, а в поднятой руке она держала сиявший крест, из которого исходили снопы лучей.