Дочь колдуньи

Да, подумала я, это так. За старостью спешит смерть, как нетерпеливый жених — за невестой. Я держала обеими ладонями его громадную узловатую руку и думала о том, что за последнюю четверть жизни отец сделал больше, чем многие другие мужчины сделали за первую. Он закрыл глаза и тихо уснул своим последним сном. Чтобы вместить его тело, пришлось сколачивать один сосновый гроб из двух, но плечи все равно были так широки, что отца уложили на бок, и, пока гроб не закрыли, казалось, что он так и будет спать вечным сном, приложив одно ухо к земле.

Вскоре после похорон я пошла на другую сторону нашего пробуждающегося к новой жизни поля и присела на каменную изгородь, отмечающую границу участка. Раскрыла красную книгу и прочла то, что написала моя мать, и то, о чем поведал ей отец. И сразу же прояснились все вопросы, загадки и слухи. Все обрело свое место и время, наполнилось смыслом. Потом я отложила книгу, ибо она вдруг стала такой тяжелой, что я не могла ее удержать. Оглядевшись, я удивилась тому, что мир не перевернулся. Пока я читала, солнце поднялось выше, утро сменилось полднем, но листья на деревьях все так же зеленели весенним кружевом, поле окутывала легкая дымка, и воздух был свеж. На поле ростки пшеницы все так же пробивались сквозь землю. Как случилось, что все вокруг осталось прежним, когда передо мной все еще вставали картины жизни двух людей, которых я называла матерью и отцом? Тогда я поняла, почему мать велела мне не торопиться открывать книгу, подождать, пока годы испытают и закалят мой характер.

За пятьдесят с лишним лет я пережила жестокость и смерть, надрывающие сердце потери, отчаяние и избавление от отчаяния. Тем не менее все это не подготовило меня к восприятию мыслей, записанных чернилами, выцветшими до цвета крови. Эти мысли были подобны грому. В книге говорилось, что землей и людьми можно управлять не только алчной и цепкой рукой монарха. Что люди могут заменить этого монарха на так называемого защитника народа, протектора, и он будет подавлять и сражаться и в конце концов изменит своему предназначению и станет новым тираном. Я смотрела сквозь ветви деревьев и видела армии, надвигающиеся друг на друга, в которых сын шел против отца, брат против брата. Сквозь крики ворон до меня доносились вопли детей, женщин и стариков — их рубили и топтали ногами. В полупрозрачной дымке мне виделись служители церкви, которые плели жестокие заговоры у алтаря против своих собратьев, и простые мужчины и женщины, которые пылко проповедовали огромным толпам на разоренных, охваченных паникой улицах Лондона. Я произносила шепотом слова «предательство» и «обман», и они вырывались из моих уст, как металлические пули, выпущенные из ствола кремневого ружья.

И наконец, когда последние лучи солнца осветили камни в саду, я увидела, как короля ведут из тюрьмы на эшафот, где ему отрубят голову. Рядом с королем стоял мужчина в маске и капюшоне, который сначала заботливой рукой убрал со склоненной шеи осужденного растрепавшиеся волосы, которые могли помешать точному удару топора, а потом твердой и уверенной рукой, описав дугу, поднял топор, завел его назад и наконец опустил, и в этот миг в воздухе ярко сверкнуло зеркало истории, отделив отныне и навеки прошлое от будущего, темноту от света, рабство от свободы.

Уже давно стемнело, а я все сидела у стены. Отец с матерью были для меня живы — я чувствовала, как в моих венах бьется их кровь. В полной темноте я положила дневник обратно в отцовский сундук. С годами сундук наполнился вещами живущих — стегаными одеялами, ненужными в летнюю жару; одеждой, из которой выросли дети; грубой тканью, из которой шили мешки и саваны. Но дневник всегда лежал там, как камень для перехода вброд через быструю речку.