Дочь короля

Самые упрямые из саксов продолжали воспитывать сыновей в старых традициях. Они не признавали никаких нововведений, гордились былой славой и мечтали возродить прежние обычаи и свободы. И на меня, как на оказавшегося у власти сакса, они имели определённые виды.

Кое-кто из старой саксонской знати навещал меня во время моих наездов в Незерби. Смотрелись они живописно, однако мне, побывавшему при многих дворах Европы, казались дикими: в меховых накидках, с множеством золотых украшений, в ещё дедовских длинных туниках с вышитыми полуязыческими символами. Часто они ходили голоногими, в грубых башмаках, с оплетавшими голени крест-накрест ремнями. Они носили длинные бороды и гривы волос, стянутых вокруг чела чеканными обручами наподобие корон. Я, в своей нормандской одежде, казался иноземцем среди них. Но я соблюдал старые обычаи и принимал их, как и положено высокородному эрлу[23]. Подавал им чашу дружбы, доверху наполненную вином, первым делал глоток, дабы гости удостоверились, что вино не отравлено, а потом её пускали по кругу, отпивали по глотку, клянясь друг другу в вечной дружбе.

Риган всегда знала, что делать. Стол накрывали обильно, но без затей, никаких изысканных блюд, а все по старинке — огромные обжаренные телячьи ноги, норфолкская кровяная колбаса, свиные отбивные, варёная рыба. Всё это была грубая, плохо перевариваемая еда, тяжёлая для меня, принёсшего с Востока привычку к небольшим порциям мяса со значительным добавлением овощей. Но мои гости были довольны, хвалили меня за то, что я почитаю старые обычаи, хотя и попрекнули тем, что я стал шерифом у норманнов — герефой, как они называли меня на саксонский лад. И ворчали, что выслуживаюсь перед завоевателями.

— Но ведь меня назначил сам король, — пряча за улыбкой досаду, возражал я. — А даже вы не можете отрицать, что Генрих Боклерк правит этой землёй и является помазанником Божьим.

Да, мои гости были саксами старой закалки — из тех, кто и спустя годы не смирился с поражением Гарольда Годвинсона, а только и ждёт случая схватиться за меч и сразиться с врагом — даже безо всякой надежды на победу. Возможно, в глубине души я и уважал их мужество, но куда сильнее меня раздражало их упрямство. Это были закоренелые смутьяны, но всё же люди одного со мной племени. Они словно нарочно выставляли напоказ свою грубость, громко чавкали, пили так, что быстро пьянели, бросали кости под стол или в прислуживающих рабов, шумно рыгали или испускали газы. Я знал их старые привычки — наесться до отвала и напиться до помутнения рассудка.

Главным и наиболее почитаемым из них считался Бранд сын Орма. Он был богаче остальных, и здравого смысла у него имелось побольше. Огромного роста, с буйной светлой шевелюрой и тучный до изумления. Его маленькие уши едва виднелись из-за толстых, всегда красных щёк, а брюхо мешало пройти, когда все садились за стол. Говорил он глухим важным басом и очень гордился, что ведёт род от данов, которые правили в Дэнло ещё во времена короля Альфреда Великого.

— Мы испокон... веков владели... этой землёй, — гордо произносил он, хотя его речь порой и прерывалась самой вульгарной икотой. — Ты, Эдгар Армстронг, учёный человек и наверняка знаешь... какими великими были англы... при старых королях. Так выпьем же за них!..

Рядом с Брандом сидел молодой Альрик из Ньюторпа. Толкая в бок своего деда Торкиля, сражавшегося ещё в битве при Гастингсе, он уговаривал его поведать «о той славной битве».

С какой стати он называл её славной, если саксы потерпели в ней сокрушительное поражение? Но я вежливо слушал: и о том, как саксы под командой Гарольда Годвинсона окопались на холме, и о том, как Вильгельм Ублюдок обманом выманил их оттуда, а нормандская конница обрушилась на героев, неся смерть и разрушение, и как пал в своей последней сече король Гарольд, когда вражеское копьё пронзило ему глазницу. Всё это я знал наизусть, но почтительно внимал речам седого как лунь патриарха и вместе со всеми бил кубком о стол и выкрикивал славу Гарольду Годвинсону. А почему бы и нет? Гарольд был моим дедом по матери, да к тому же действительно одним из лучших саксонских королей.

Молодой Альрик указывал в мою сторону:

— Смотри, дедушка, вот сидит внук славного Гарольда Годвинсона.

Старый Торкиль ошеломлённо таращил на меня выцветшие голубые глаза. Он был очень стар и порой плохо понимал, что творится вокруг. Но для саксов он служил живой реликвией, соратником Гарольда. Старик отлично помнил всё, что происходило в дни его молодости, но новые вести забывал тотчас, как услышит. Поэтому он никак не мог взять в толк, отчего это Альрик величает меня внуком короля Гарольда, если я ни дать ни взять нормандский барон.