Дочь короля

Однако мрачное настроение не покидало меня всё то время, пока мы ехали к Ньюторпу. Дорога тут была вполне приличной — твёрдая насыпь, с отводными канавами для вод фэнов. Альрик вообще слыл рачительным хозяином. Как и его Элдра. Я увидел их обоих, встречающих нас на крыльце усадьбы. Отовсюду уже неслись запахи стряпни, и у меня после той жалкой баланды, какую мы ели в Тауэр-Вейк, даже слюнки потекли. В усадьбе везде чувствовался порядок и забота. Двор расчищен от грязи и посыпан песком, столбики крыльца совсем новые, с замысловатой резьбой, а в доме гудит жарко разведённое в очагах пламя, глинобитный пол подметён, а на уложенных на козлы столешницах расстелено алое сукно. Элдра приветливо встретила всех, улыбалась. Слуги выставляли кушанья: кровяные колбасы, оленину, несколько видов сыра, паштеты, караваи хлеба, всякие соленья и, конечно же, эль, тёмный пенистый эль.

Я занял своё место за столом и велел кравчему налить полный кубок. Пил и глядел на Эдгара. Тот был весел, приветлив со всеми, но всё равно оглядывался на отдалённый конец зала, где за вышитой занавеской скрылась с хозяйкой Гита. Элдра вскоре вернулась — как добрая госпожа, она не могла оставлять гостей надолго. Её дело — следить, чтобы ни у кого не было ни в чём недостатка, но она всё тёрлась подле Альрика, а этот телок глядел на неё влюблёнными глазами и норовил приобнять да усадить рядом. Элдра смеялась и уворачивалась, но нас не проведёшь — наверняка ещё до нашего прибытия они улучили момент, чтобы утолить голод друг в друге.

Конопатому Альрику повезло с женой. Невысокая, но ладненькая, с тёмно-русыми косами, свисавшими из-под белоснежной головной повязки замужней женщины, она была очень привлекательна. Хотел бы я, чтобы и у меня в Фелинге была такая же весёлая, хозяйственная жена. Настоящая жена, которая имела бы право носить у пояса ключи госпожи, какими пока всё ещё владела моя мать.

Когда появилась Гита, я больше не думал об Элдре. Жена Альрика дала ей переодеться в одно из своих одеяний, из сукна песочного цвета. До этого я видел Гиту только в широких тёмных одеждах наподобие монашеских. Сейчас же она показалась мне такой светлой, лёгкой. У ворота платье было украшено коричневой вышивкой, а её светлые распущенные волосы стекали по спине, как блестящее серебро, красиво стянутые вокруг лба тесьмой с узором. Дух захватывало, настолько красивой она мне показалась. Я видел, как она о чём-то переговорила с Элдрой, как они рассмеялись. И тогда я окликнул её, жестом предлагая занять место подле меня, она пожала плечами, улыбнулась, но пошла за Элдрой и села между ней и старым Торкелем. Услужливо подложила старику каши в миску. А как раз напротив неё сидел Эдгар. Этот волк не сводил с неё глаз, был серьёзен, только судорожно глотнул, когда она робко улыбнулась ему.

Я же злился. Наверное, поэтому и пил так много. Замечал, что гости в Ньюторп все пребывают. Приехал толстый Бранд, стал что-то объяснять Эдгару, говорить о самоуправстве Ансельма, который в каждую саксонскую усадьбу послал людей и следил, чтобы никто не смел примкнуть к восставшим. Не смел — ха! Этот боров отлично знал, что у них была возможность перерезать глотки воинам Ансельма, но нет же, они не желали кровопролития, послали выборных к аббату, желая уладить дело миром. Словно это было ещё возможно. Трусливые псы!

Я вновь пил. У меня начало шуметь в голове, но от этого словно бы стало легче. И всё же весело мне не было. Ко мне подсел Утрэд, рассказывал, как ему удалось тогда прокрасться сквозь лагерь Ансельма, как он спешил, пробираясь по дороге из фэнов, бежал так, что почти не зяб в мокрой одежде. А потом неожиданно встретил Эдгара с его людьми, и ему дали тёплую одежду, горячее питьё, лошадь, а потом он повёл всех прямой дорогой к Тауэр-Вейк. Я слушал Утрэда, пил с ним, чокаясь так, что эль выливался из чаш, стекал по пальцам. Или это было вино... тёмное, сладкое. У меня кружилась голова, в ушах стоял гул. Я грыз олений окорок, давился им. В какой-то миг различил лицо отца Мартина подле себя. Схватил священника за бороду, силился сказать, что не сбеги он... Вот тогда бы Гита Вейк была бы уже моей, и я бы не сидел с ней сейчас за столом, а на правах мужа и господина мял её нежную плоть, ощущал бы ртом вкус её кожи... познал бы жар её лона...

Я не знаю, о чём я подумал, а что сказал вслух священнику. То ли он оттолкнул меня, то ли я сам упал лицом на стол... в мягкий соус, которым был залит стоявший передо мной окорок.