Дочь короля

Люсьен кивнул Фагону и Феликсу и ответил на суховатое приветствие Лоррена. Феликс потер большим пальцем тыльную сторону ладони, размазывая капли крови и оставляя на коже бледно-красные следы.

– Я исцелил ее от истерии, – объявил Феликс.

– Его величество будет рад это слышать. Он весьма высоко ценит эту барышню и ее семейство.

– А также ее золотистые кудри и белоснежную грудь, – вставил Лоррен.

Люсьен откликнулся банальным комплиментом:

– Ею нельзя не восхищаться.

Хотя мадемуазель де ла Круа нисколько не стремилась завлечь и соблазнить короля, слухи о ее связи с его величеством могли только упрочить ее положение в свете. Люсьен желал, чтобы его величество и в самом деле вступил в подобную связь. Союз короля с мадам де Ментенон, требовавшей от него неизменного глубокого благочестия, мало поддерживал его жизненные силы.

– Возможно, завтра ей потребуется еще одно кровопускание, чтобы закрепить успех.

Фагон наклонил таз, и жидкая кровь стала переливаться под образовавшейся сверху пленкой.

Феликс пронзил ее пальцем, разорвав эластичную поверхность. Фагон проследил, как кровь стекает через край, пятная ковер.

– Как вы верно заметили, у нее слишком густая кровь, – заявил Фагон. – Но я приведу в равновесие все ее основные «соки». Пускай она даже откусит мне палец.

Он ухмыльнулся.

– Меня она тоже пыталась укусить, – сказал Лоррен, когда они двинулись дальше, – дерзкая девчонка. – Он слегка усмехнулся. – Билась, как пойманная лань. Но вот меня она точно поймала в свои сети.

Оставшись в одиночестве, Мари-Жозеф заплакала, лежа на скомканных простынях, среди клочков окровавленной корпии, и лбом уткнувшись в локоть. Она услышала или почувствовала приближение графа Люсьена и в изнеможении потянулась к нему:

– Господи, пожалуйста, не надо больше…

Она неловким жестом дотронулась до его плеча. На повязке расплылось кровавое пятно. Люсьен взял ее за руку.

– Ах! – Она отпрянула, потрясенная. Влажные неопрятные пряди волос почти скрыли ее лицо, в котором не было ни кровинки.

– Простите… Я думала, что это мой брат.

– Я позову его.

– Нет! Я не хочу его видеть.

– Вам лучше? Вы успокоились? Вас перестали посещать галлюцинации?

– У меня не бывает галлюцинаций! Я действительно могу разговаривать с русалкой! Полагаю, вы верите мне, сударь, а если нет, то зачем вы подвергали себя из-за нее такому риску?

– Его величество поступает так, как ему заблагорассудится, – сказал граф Люсьен. – Я лишь предложил логическое обоснование его выбора.

– И вы спасли ее только поэтому?

Люсьен не ответил.

– Что ж, хорошо, – прошептала она. – Вам дорого одно лишь благо его величества. Вы спасли русалку потому, что он не должен убивать морскую женщину, обрекая на гибель свою бессмертную душу?

– Вам лучше заснуть, – сказал Люсьен, предпочитая прервать разговор на опасную тему. – Завтра утром вернется доктор Фагон.

– Неужели вы хотите, чтобы я умерла от кровопускания, как мой отец?

Последние слова она произнесла сдавленным шепотом, вне себя от ужаса. Люсьен уже раскаивался в том, что отказал ей в смелости, ведь у всех, кого он знал, была по крайней мере одна фобия, а с точки зрения Люсьена, бояться докторов было совершенно разумно.

– Вы ненавидите меня? – прошептала она.

– Помилуйте, почему вы так решили?

– Тогда не позволяйте им больше пускать мне кровь, – взмолилась она, – пожалуйста!

– Вы и в самом деле слишком многого от меня требуете.

Если король повелел сделать мадемуазель де ла Круа кровопускание, Люсьен никак не мог этому воспрепятствовать. Он посвятил свою жизнь выполнению королевских приказов, а не противодействию им.

– Пожалуйста! Пожалуйста, дайте мне слово!

Она с трудом приподнялась в постели, в ужасе и отчаянии вцепившись в его руку. Страх и боль на миг превратили ее в затравленное, обезумевшее животное.

– Пожалуйста, помогите мне! Мне так нужен друг!

– Я сделаю все, что смогу.

– Дайте мне слово.

– Хорошо, – сказал он, не до конца уверенный, что поступает правильно, но тронутый ее страхом. – Обещаю.

Она бессильно опустилась на постель, дрожа, все еще не отпуская его руку, и закрыла глаза. Ее волнение постепенно улеглось, пальцы разжались.

Люсьен вздохнул и пригладил ее влажные, потемневшие от пота волосы.

Мари-Жозеф покачивалась на волнах забытья, то уплывая в сон, то ненадолго возвращаясь, ощущая присутствие графа Люсьена, утешенная его обещанием, чувствуя близость обитателей своего воображения, боясь увидеть их в своих снах. Она и сама не в силах была понять, что внушает ей больший ужас: сновидения или реальность.

Когда она проснулась, в комнату из окон лился лунный свет, словно затопивший пол расплавленным серебром. Граф Люсьен ушел. Халида спала рядом с ней, обнимая и согревая ее, и это было необычайно приятно. Доктор Феликс забыл свою угрозу пустить кровь и Халиде; на руках у сестры Мари-Жозеф не увидела ни порезов, ни повязок. Ив дремал, уронив голову на стопку бумаг. Утром он наверняка проснется со стоном: «Шея затекла!»