Дочь короля

Ив небрежно смел осколки стекла и фрагменты металла, как случайный мусор. Он приподнял прядь русалочьих волос. Из нее выпала позолоченная металлическая стружка. Ив отбросил ее прочь вместе с сором.

Выглядывая из-за края фонтана, меж прутьями решетки, живая русалка принялась вздыхать и посвистывать.

Мари-Жозеф просунула запечатлевший нимб русалки набросок под стопку чистых листов и приступила к следующей зарисовке.

– Господь наделил этих тварей волосами, – продолжал Ив, – дабы они могли укрыться в скоплениях водорослей. Они пугливы и любят уединение. Они ловят мелкую рыбу, но, без сомнения, питаются по большей части бурыми водорослями.

Мари-Жозеф проворно зарисовывала сбившиеся колтунами волосы, кое-где неровные, словно их стригли, массивную челюсть, острые клыки, выступающие из-за нижней губы.

– Когда вы наконец разрежете эту тварь, стоит поджарить несколько кусочков на пробу, – изрек монсеньор.

– С вашего позволения, монсеньор, – поклонился Ив великому дофину, – это невозможно. Труп был заспиртован не для употребления в пищу, а для анатомирования.

– Без сомнения, если эту тварь замариновали, нам уже не ощутить ее истинного вкуса, – заметил Лоррен.

– Постарайтесь не потерять аппетита до пира в моих покоях, монсеньор, – сказал его величество, которого подобные шутки вовсе не забавляли.

Все замолчали и, подобно королю, постарались не отрывать взгляда от водяного или его зеркального отражения.

Ив взял скальпель и рассек тело твари от грудины до лобка.

Живая русалка пронзительно вскрикнула.

Музыканты заиграли громче, тщетно пытаясь заглушить ее крики.

– Кожа у русалки грубая, точно выдубленная, – как можно громче продолжил Ив. – Ее назначение – защищать русалку от таких хищников, как акулы, киты и гигантские спруты. Ваше величество, должно быть, заметили, что самая толстая кожа у русалки на хвосте, там она похожа на настоящие доспехи, а это, в свою очередь, доказывает, что главная защита от хищников для русалки – спасение бегством.

Живая русалка пронзительно вскрикнула, и у Мари-Жозеф дрогнула рука, оставив на бумаге неровную угольную линию. В глазах у нее неожиданно помутилось.

«Не от голода же она кричит, – подумала Мари-Жозеф. – Русалка, что случилось? Я же слышу эту печаль. Но я не могу подойти к тебе. Я должна остаться здесь и зарисовать вскрытие».

Она закончила рисунок, изображающий голову мертвой русалки. Стоявший подле нее слуга быстро забрал его и приколол к доске за ее спиной, чтобы весь двор мог его увидеть. Она протянула руку в надежде остановить слугу, но было уже поздно.

Она изобразила морскую тварь с открытыми большими темными глазами, почти лишенными белков, с расширенными зрачками. На лице русалки застыло выражение скорби и страха.

Мари-Жозеф вздрогнула, но поборола волнение.

«Что за вздор! – решила она. – У звериных морд не бывает выражения. А глаза я сделала как у живой русалки».

Ив отогнул кожу.

Живая русалка то ли застонала, то ли зарыдала в бассейне. На ее стенания откликнулись животные из королевского зверинца, заревев и затрубив, заголосив и зафыркав вдалеке. Его величество слегка повернул голову в сторону фонтана Аполлона; это едва заметное движение возвестило придворным, что шум и вопли докучают ему и нарушают его покой. Музыканты заиграли громче. Никто не знал, что делать, и меньше всех – Мари-Жозеф.

– Мы видим слой подкожного жира – ворвани, характерный для китов и морских коров, – попытался Ив перекричать какофонию. – У русалок он относительно тонок, а это означает, что они не ныряют на большую глубину и не преодолевают вплавь большие расстояния. Вероятно, они приплывают к местам своего летнего сбора, переносимые теплым морским течением. Предполагаю, что они скрываются на мелководье и редко отваживаются отплывать далеко от островов, где появляются на свет.

Мари-Жозеф бегло набросала на бумаге торс русалки. Слой жира смягчал очертания тела, но не мог скрыть хорошо развитых мускулов и мощных костей.

– Мадемуазель де ла Круа!

Мари-Жозеф испуганно вздрогнула. За ее спиной появился граф Люсьен. Он обратился к ней полушепотом, хотя в таком невероятном шуме и гвалте мог бы говорить в полный голос, нисколько не опасаясь отвлечь Ива. Тем временем его величество и придворные старательно отводили глаза от Мари-Жозеф и графа Люсьена.

– Заставьте эту тварь замолчать! – властно произнес он. – Ради его величества…

– Я ее кормила, – прошептала Мари-Жозеф, – и поняла, что, когда она голодна, она кричит по-другому. Не знаю, может быть, ей не нравится музыка?..

– Да как вы смеете!..

Она покраснела:

– Я не хотела…

Однако он справедливо ее одернул. Если его величество покинет импровизированный анатомический театр, не выдержав шума и воплей, значит Ив упадет в его глазах. Карьера Ива, его положение при дворе явно пострадают.

– Она поет как птица, – сказала Мари-Жозеф. – Если закрыть клетку, как делают с птицами, русалка, может быть, замолчит.