Дочь короля Эльфландии

Либо Эльфландия находилась каждый раз за следующим горизонтом, озаряя облака своим лучистым светом, и отступала при приближении чужака, либо она канула в прошлое, за грани дней и лет, – Алверик не ведал, но упрямо продолжал идти вперед. И наконец вышел он к выжженной, безжизненной гряде, к которой так долго стремились взгляд его и сердце, и оттуда оглядел пустынную равнину, что протянулась до самой кромки неба, но не увидел и следа Эльфландии, не увидел и склонов гор: даже те маленькие сокровища воспоминаний, что оставил позади себя отлив, угасали, превращались в привычные, заурядные вещи. Тогда Алверик извлек из ножен волшебный меч. Но хотя меч и обладал силой противостоять чарам, силы вернуть утраченные чары у него не было; сколько бы ни размахивал Алверик мечом, пустынная равнина оставалась неизменной: каменистая, покинутая, однообразная и бескрайняя.

Алверик прошел еще немного вперед; но на этой ровной пустоши горизонт незаметно двигался вместе с ним, и вершины Эльфийских гор так и не показались; и на унылой этой равнине Алверик вскоре понял, как многим рано или поздно приходится понять, что Эльфландию он утратил.

Глава XI. Лесные чащи

В те дни Зирундерель, по обыкновению своему, забавляла мальчика заговорами и пустяковыми чудесами, и до поры до времени Орион был доволен. Но потом он стал молча гадать про себя, где его мать. Он прислушивался ко всем разговорам и долго размышлял над услышанным. Так проходили дни; ребенок знал только одно: мать его ушла, но так и не сказал ни слова о том, что занимало его мысли. А потом он понял – по тому, что говорилось и что умалчивалось, по взглядам и выражению лиц или покачиванию головой, – что в уходе Лиразели заключалось нечто волшебное. Но что это было за волшебство, мальчугану выяснить не удавалось, какие бы чудеса ни рисовало ему воображение, пока он ломал себе голову над неразрешимой загадкой. И наконец в один прекрасный день он спросил Зирундерель.

И хотя запасы мудрости старой ведьмы измерялись веками и веками, и хотя Зирундерель давно страшилась подобного вопроса, однако она и не подозревала, что вопрос сей занимал мысли ребенка на протяжении долгих дней, и не сумела отыскать в кладезях мудрости своей лучшего ответа, нежели сказать Ориону, что матушка его ушла в леса. Услышав это, мальчик твердо вознамерился отправиться в леса вслед за Лиразелью и отыскать ее.

Проходя по деревушке Эрл вместе с Зирундерелью во время своих прогулок, Орион то и дело встречал селян, видел кузнеца у открытых дверей кузницы, жителей деревни на порогах своих домов и тех, что приходили на ярмарку из отдаленных мест; мальчуган знал их всех. А лучше всех Ориону знаком был Трель с его неслышною поступью и еще гибкий и проворный Отт, ибо оба охотника при встрече с ребенком забавляли его рассказами о нагорьях или о густых лесах за холмом; Орион же, отправляясь в недалекие свои путешествия вместе с пестуньей, очень любил слушать рассказы о далеких краях.

У колодца росло старое миртовое дерево; летними вечерами Зирундерель обычно сиживала у его подножия, пока Орион играл в траве; мимо же, приминая траву, проходил Отт с причудливым луком в руке, отправляясь на вечерний промысел; иногда появлялся и Трель; и всякий раз, завидев одного из них, Орион останавливал охотника и требовал рассказов про лес. Если это был Отт, он склонялся перед Зирундерелью в благоговейном поклоне; поклонившись же, рассказывал какую-нибудь историю о том, как ведет себя олень, а Орион спрашивал, почему так. Тогда на лице Отта появлялось такое выражение, словно он старательно пытался вспомнить события давних времен, и, помолчав несколько минут, приводил древнюю как мир причину подобного поведения оленя, причину, которая объясняла, каким образом олени пришли к сему обычаю.

А ежели мимо, приминая траву, проходил Трель, тот делал вид, что не замечает Зирундерели, и рассказывал свою повесть о лесных чащах более торопливо, приглушенным голосом, и уходил, и чудилось Ориону, что после его ухода вечер становился сосредоточием тайн. Трель заводил речь о существах самых разных, и истории его казались столь невероятными, что рассказывал он их только юному Ориону, ибо, как пояснял охотник, много есть на свете людей, неспособных поверить правдивому слову, и он, Трель, не желает, чтобы рассказы его дошли до слуха подобных людей. Однажды Орион побывал в жилище охотника, в темной хижине, доверху набитой шкурами: самые разные шкуры – куньи, лисьи, барсучьи – завешивали стены; шкуры поменьше свалены были в груды по углам. Ни в одном доме не встречал Орион подобных чудес.